Основоположники отечественной
психиатрии. Взгляды на психические
заболевания и меры, применяемые к
душевнобольным в различные периоды
истории Российского государства, были
порою противоречивы и непоследовательны.
Представления о душевных расстройствах
как о болезнях с религиозным толкованием
бесоодержимости сочетались с верой в
колдунов и порчу. Допетровскую Русь в
XVI—XVII
веках, а отчасти и более поздние времена,
можно рассматривать как эпоху монастырского
призрения душевнобольных, которое,
однако, охватывало лишь их небольшую
часть, большинство из них оставались
среди населения. В монастыри душевнобольные
направлялись не только для их призрения,
но и для выявления психического
заболевания в целях установления
уголовной ответственности. В таких
случаях наблюдение за ними и решение
этого вопроса поручалось монахам.
Наряду с относительно гуманным по тому
времени монастырским призрением и
освобождением от уголовной ответственности
душевнобольных имели место случаи пыток
и сожжения тех больных, которые совершали
наиболее опасные, с точки зрения
правительства, преступления.
Законодательные положения, касающиеся
душевнобольных в уголовном процессе,
впервые появляются в России в 1669 году
в «Новоуказанных статьях о разбойных
и убийственных делах», где было указание
на то, что «чаще бесный убьет, неповинен
есть смерти», говорилось также о
недопущении душевнобольных в свидетели
наравне с глухонемыми и детьми.
Судя по дошедшим до нашего времени
данным, первая подлинно судебно-психиатрическая
врачебная экспертиза была проведена в
1690 году. В ней принимали участие три
врача, служившие при русском дворе и
являвшиеся дипломированными докторами
медицины и философии европейских
университетов. Каждый из них дал свое
отдельное заключение. Речь шла о бродяге,
заявившем в 1690 году, что он сын царя
Ивана Грозного. При допросах он утверждал,
кроме того, что обладает способностью
исцелять больных, живет на небесах, куда
ходит через дырку и где его принимают
ангелы. По его словам, к нему приходили
тысяча ангелов и шестьсот донских
казаков, а он собирался идти обращать
татар в христианскую веру. В записке,
приложенной к делу, предлагалось больного
«осмотреть дохтурам, в каком он разуме».
Эксперты признали свидетельствуемого
больным, указав также на необходимость
надзора, лекарственного лечения и
наблюдения за дальнейшим течением
болезни.
Видимо, эта экспертиза представляла
собой явление исключительное и еще не
означала наступления эры врачебной
психиатрической экспертизы. Лишь во
времена Петра I, в его
реформах, появились положения в
законодательствах, которые касались
психически больных. В толковании
ст.195 Воинских артикулов было указано,
что наказание «воровства обыкновенно
умаляется или весьма отставляется, если
кто… в лишении ума воровство учинит».
Приведенные законоположения, определявшие
порядок освидетельство-вания
душевнобольных, касались главным образом
представителей имущих классов.
Освидетельствование «крестьян и
крепостных людей, находимых безумными»
впервые было введено постановлением
Государственного Совета только в 1845
году.
Второй период в истории отечественной
судебной психиатрии XIX
века начинается со времени земских и
судебных реформ, т. е. с 1860-х годов.
Непосредственно для судебной психиатрии
большое значение имело введение судебных
уставов и гласного судопроизводства с
участием в ряде судебных процессов
психиатров-экспертов.
Судебная практика со своей стороны
требовала разработки теоретических
положений, прежде всего концепции
невменяемости, вопросов организации и
принципов судебно-психиатрической
оценки психических расстройств. Эти
проблемы нашли свое выражение в целом
ряде капитальных и оригинальных для
своего времени исследований, таких, в
частности, как монография И.В.
Константиновского по законодательству
о душевнобольных, работы А.У. Фрезе,
выступления В.Х. Кандинского по проблеме
невменяемости, доклады по вопросам
судебной психиатрии на съездах психиатров
и пироговских съездах врачей В.И.
Яковенко, С.Н. Данилло, Я.А. Боткина,
В.П. Сербского, первое в России капитальное
руководство по судебной психопатологии
В.П. Сербского.
Основы отечественной судебной психиатрии
были заложены классиками русской
психиатрической школы В.Х. Кандинским,
С.С. Корсаковым, В.П. Сербским и
опирались на гуманистические принципы
земской психиатрии.
На основе достижений общей психиатрии
и обобщения опыта судебно-психиатрической
экспертизы судебными психиатрами были
разработаны основные принципы и критерии
экспертной оценки психических расстройств,
изучена клиника тех заболеваний, которые
наиболее часто встречаются в
судебно-психиатрической практике.
На заседании Московского общества
невропатологов и психиатров С.С.
Корсаков совместно с Ф. Савей-Могилевичем
сделал сообщение о необходимости двух
критериев невменяемости. Первый критерий
указывает на причину невменяемости,
второй же, названный С.С. Корсаковым
собственно критерием невменяемости,
был, по его мнению, необходим потому,
что только с его помощью можно установить
наличие или отсутствие невменяемости.
У С.С. Корсакова не вызывало сомнений и
то, что этот второй критерий должен
содержать как интеллектуальный, так и
волевой признаки (неспособность понимать
совершаемое и неспособность руководить
своими поступками).
С.С. Корсаков указал на неразрывную
связь обоих критериев невменяемости,
на важность понятия «болезненные
расстройства психической деятельности»
и внес ряд клинических уточнений в
трактовку понятия невменяемости.
В.П. Сербский впервые столкнулся с
вопросами судебной психиатрии во время
своей работы в Тамбовской психиатрической
больнице в 1885—1887
годах, о чем можно судить по опубликованным
им отчетам о деятельности больницы, в
которых рассматриваются и больные,
совершившие общественно опасные действия
и находившиеся на освидетельствовании.
Вернувшись в Москву в связи с вступлением
в должность ассистента открывшейся
тогда клиники на Девичьем поле, В.П.
Сербский уже с 1892 года начал преподавать
судебную психопатологию студентам
юридического факультета, причем его
слушали и многие студенты-медики.
В.П. Сербский участвовал во многих
сложных и ответственных судебно-психиатрических
экспертизах по делам, вызывавшим большой
общественный резонанс, смело отстаивая
свое, всегда клинически обоснованное
мнение. Он был активным участником всех
психиатрических и пироговских съездов,
выступая с программными докладами по
вопросам судебной психиатрии. В 1895 году
им был выпущен первый том «Руководства
по судебной психопатологии», посвященный
общетеоретическим вопросам и
законодательству по судебной психиатрии.
В 1900 году вышел в свет второй том
«Руководства».
В.П. Сербский поддерживал и развивал
положение А.У. Фрезе и В.Х. Кандинского
о значении физиологического понимания
психических расстройств для правильного
решения судебно-психиатрических
вопросов. Он указал на заслуги В.Х.
Кандинского: «Необходимость установления
в законе психологического критерия
невменяемости с наибольшей убедительностью
разработана покойным В.Х. Кандинским,
и мне остается лишь присоединиться к
доводам талантливого врача-психолога».
Первым правовым актом советской власти,
непосредственно касающимся психиатрии,
явилась инструкция «Об освидетельствовании
душевнобольных», изданная в июне 1918
года Народным Комиссариатом юстиции.
Инструкция касалась порядка
освидетельствования лиц, страдающих
умственным расстройством, назначения
или снятия опеки и предусматривала
использование этих заключений судебными
органами. Представители судов должны
были принимать участие в работе врачебных
комиссий.
Высокие этические требования, которые всегда предъявлялись к психиатрам и их профессиональной деятельности основоположниками отечественной психиатрии, были обусловлены не только тем, что на их попечении оказываются самые тяжелые, беспомощные больные, нуждающиеся в особо бережном и заботливом к себе отношении, охране и защите прав и интересов, но и той неизбежной двойственностью, которая заключается в самой сущности психиатрии. Речь идет о том, что с одной стороны, существует безусловное требование гуманного и бережного отношения к психически больным и стремление предоставлять им (в пределах возможного) максимальную свободу и устранить какие бы то ни было меры стеснения, а с другой стороны, в соответствующих случаях (в зависимости от психического состояния больных) возникает необходимость применения насильственных мер для интернирования больного в закрытом лечебном учреждении и содержания его там, порой весьма длительное время. Сам факт наличия этого противоречия и связанной с ним неизбежной внутренней коллизии предъявляет к врачам особые этические требования [1, 2].
В рассматриваемом периоде развития медицина в нашей стране была связанной с земской медициной, деятельность которой с самого начала приобрела санитарно-профилактическое направление [3]. Достаточно сказать, что в ведении земств находилось не только содержание дорог, почт, но и заведывание лечебными и благотворительными учреждениями, попечение о «призрении» бедных, неизлечимо больных (умалишенных, «сирых и увечных»), участие в мероприятиях по «охранению народного здоровья», обеспечению санитарного состояния условий проживания людей [3].
Благодаря деятельности земской медицины постепенно формировался общественный интерес к психиатрии. Свидетельствует об этом тот факт, что в 1865 г., вслед за введением земских и новых судебных установлений возник журнал «Архив судебной медицины и общественной гигиены». Это периодическое издание, выходившее 4 раза в год, было организовано медицинским департаментом по инициативе его бывшего директора Е.В. Пеликана. Журнал отражал состояние развития научной разработки общественно-гигиенических вопросов, в нем был представлен целый ряд оригинальных работ по судебно-медицинским аспектам. Он служил надежным руководством для врачей, осуществляющих государственно-общественную деятельность в области гласного судопроизводства [4].
Процедура судебно-психиатрической экспертизы стала устанавливаться в России в 30—40-х годах XIX века. С этого же времени по Университетскому уставу (1835) на юридических факультетах началось преподавание судебной медицины. До этого времени, хотя на кафедрах анатомии медицинских факультетов и разрабатывались технико-биологические вопросы, помогающие суду уяснить вид и характер преступного ранения и врачи еще с XVI века призывались для освидетельствования здоровья подсудимых, в том числе и психически больных, но установленных законом правил назначения и порядка экспертизы не было. Надо отметить, что в этом отношении Россия из-за отсутствия законов об экспертизе не составляла исключения: отдельное и целостное законодательство об экспертизе помешанных во Франции и Италии относится к 1838 г., в Англии — к 1845 г. и 1853 г., а в Бельгии, Австрии, Германии — лишь к 70-м годам XIX века [5].
В 1832 г. в Петербурге появилось первое руководство по судебной медицине С. Громова [6], а в 1848 г. — работа А.Н. Пушкарева [7]. Но соответствующая активность отмечалась не только в Петербурге, но и в Казани. Так, избранный в 1839 г. по конкурсу на кафедру судебной медицины уроженец Курляндии Георгий Иоакимович Блосфельд (1798—1884) в 1847 г. представил «Начертание судебной медицины для правоведов, приспособленное к академическому преподаванию в российских университетах» (Казань, 1847, 1856), еще раньше он выпустил сочинение «О пьянстве в судебно-медицинском и медико-полицейском отношении» (1846), а в 1859 г. — «Начертание правил, соблюдаемых при составлении и обсуждении, сообразно с законными постановлениями психолого-врачебных свидетельств». Проф. Г.И. Блосфельд кафедру судебной медицины в Казани занимал до 1865 г., при этом, по Университетскому уставу (1835, 1863) кафедра судебной медицины включала также «медицинскую полицию (гигиену и эпидемиологию)», историю медицины и методику медицины [8].
Как в зарубежных странах, так и в России в эти годы в области судебной психиатрии велись активные дискуссии по двум вопросам: «понимание критерия вменения» и «как и где надо содержать признанных невменяемыми психически больных, подлежащих принудительному лечению». Существовавшее тогда уголовное право предусматривало наказание — кару за вину и «справедливое возмездие», невзирая на лица, соответственно совершенному преступлению. Но как применить эти нормы к помешанным и безумным?
На содержание дискуссий большое влияние оказали представления Мореля и Ломброзо. Если для французского психиатра Мореля психическая патология, в его учении о вырождении, является «отклонением от некоего нормального типа», то для Ломброзо она являлась своего рода атавизмом с аналогиями в животном и первобытном человеческом мире, а также в психике ребенка. Ломброзо с его тщательно подобранными описаниями «преступлений» в мире животных и даже растений справедливо можно назвать одним из предшественников основанной во второй половине XX века биосоциологии. Позиция Ломброзо по концепции «психической дегенерации» была изложена в его двух основных монографиях — «Преступник в антропологическом, медицинском и юридическом аспектах» (1876) и «Гений и помешательство» (1863). Первая из них посвящена концепции «врожденного преступника», во второй рассматриваются не только общие психические свойства гениальных и душевнобольных личностей, но и более широкая концепция «маттоидов», под которой Ломброзо подразумевал «психопатов» в качестве «переходной ступени между психической болезнью и здоровьем» [9]. Для Ломброзо преступление — это, прежде всего, продукт ненормальной физической, а потому и психической организации человека. Считая, что нарушители правовых норм — всегда люди врожденно ненормальные и преступление вытекает из особенностей их природной организации, Ломброзо признавал преступление для таких лиц неизбежным: наказание не может исправить их, а потому не может быть речи о «вине», а только об опасности такого субъекта для общества. В области карательной системы Ломброзо высказывался за заключение на неопределенные сроки и за широкое применение смертной казни. Как писал позднее отечественный юрист А.Ф. Кони [10, 11], Ломброзо «дошел до низведения карательной деятельности государства до охоты за человеком-зверем». Еще ярче вскрывается социальная сущность его теорий в размышлениях о так называемых политических «преступлениях», которые, по его мнению, также коренятся в биологической природе преступника. Для обоснования этого заключения он выставлял положение, будто природе нормального человека соответствует ненависть к новому — «мизонеизм». «Для большинства людей мизонеизм есть естественный закон», — писал Ломброзо. Люди с любовью к новому страдают болезнью «филонеизм», они — «врожденные преступники под влиянием аффекта — аффективные дегенераты».
А.Ф. Кони внес значительный вклад в развитие отечественной судебной психологии. Его труды качественно отличаются от трудов других авторов тем, что обобщив свой огромный опыт, он подходит к оценке каждого явления с точки зрения его применимости в практической деятельности юриста. С этой позиции он критикует выводы некоторых представителей экспериментальной психологии, в частности В. Штерна, за неверный подход к оценке свидетельских показаний, показывая значительное различие восприятия в условиях совершения преступления, когда резко нарушается привычный ход событий. Больше всего внимания А.Ф. Кони уделял психологии судебной деятельности, психологии свидетелей, потерпевших и их показаниям. Указывал он и на необходимость анализа психологии судьи, как главной фигуры в уголовном процессе. От последнего он требовал знания не только права и судебной практики, но и философии, истории, психологии, искусства, литературы, общей высокой культуры, широкой эрудиции. В своей работе «Достоевский как криминалист» [10] он показал важное значение изучения внутреннего мира преступника, необходимость этого для суда и следствия. Характер человека служил для него предметом наблюдения не со стороны внешних, только что образовавшихся в нем наслоений, но также со стороны тех особых психологических элементов, из которых слагается «Я» человека. Установив последнее, он выяснял затем какое влияние могли оказать они на зарождение осуществившейся в преступлении воли, причем тщательно отмечал меру участия благоприятных или неблагоприятных условий жизни данного лица. Выдвигая основные элементы личности на первый план и находя в них источник к пониманию исследуемого преступления, А.Ф. Кони из-за них не забывал даже фактов, мало относящихся к делу: он полагал, что по «каждому уголовному делу возникают около настоящих, первичных его обстоятельств побочные обстоятельства, которыми иногда заслоняются простые и ясные его очертания», и которые он, как носитель обвинительной власти, считал себя обязанными отстранять. Только выяснив сущность человека и показав, как образовалась она и как реагировала на сложившуюся житейскую обстановку, он раскрывал мотивы преступления и искал в них основания как для заключения о действительности преступления, так и для определения его свойств [11]. Мотивы преступления как признак, свидетельствующий о внутреннем душевном состоянии лица, получали в глазах его особое значение, тем более что он заботился всегда не только об установлении юридической ответственности привлеченных на скамью подсудимых лиц, но и о согласном со справедливостью распределении нравственной между ними ответственности. «Восстановление извращенной уголовной перспективы» составляло предмет его постоянных забот [11].
Доктор права Л.Е. Владимиров [12] полагал, что с помощью психолого-психиатрического исследования в уголовном процессе следует устанавливать физическую и психическую эволюцию преступника, возможные отклонения от нормы в психических процессах, определять «свободу воли» и мотивы преступления, семейную обстановку, где формировался преступник и т. д. Идеи Л.Е. Владимирова в дальнейшем положили начало разработке целого ряда проблем судебной психолого-психиатрической экспертизы. Им вводится в обращение научный термин «психология уголовного процесса», под которым он понимал «психологическое обследование как совершенного преступления, так и доказывания». Л.Е. Владимиров [13] считал, что как болезнь поражает преимущественно те организмы, гибель которых благоприятна для ее развития, так и социальные причины, порождающие преступления, ищут себе благоприятной почвы в индивидуальном характере.
Необходимо сказать, что выявившаяся в ходе указанной дискуссии научная критика, не признавая учения Ломброзо о врожденном преступнике, в ряде своих положений считала возможным обсуждать возникшие тогда в психиатрии учение о дегенерации. Согласно этому учению «пограничные» субъекты, дегенераты-психопаты, стоящие на грани душевной болезни, чаще, чем «нормальные», совершают преступления, не будучи в силах управлять своими влечениями, хотя формально и понимают возлагаемые на них законом обязанности. Так, некоторыми юристами и психиатрами [15—17] было создано учение об «уменьшенной вменяемости».
Сторонниками взглядов Ломброзо являлись русский психиатр профессор В.Ф. Чиж («Преступный человек перед лицом врачебной науки», Казань, 1894) [14], глава русской ветви уголовно-антропологической школы Д.А. Дриль (1846—1910). Последний в 1888 г. напечатал работу по общей психологии преступности, в 1890 г. — книгу «Психофизические типы», а еще раньше, в 1884 г., защищает магистерскую диссертацию «Малолетние преступники» [18]. В своих научных работах Д.А. Дриль являлся решительным противником классической школы уголовного права. Он считал, что преступность «есть выражение врожденных и приобретенных аномалий в душевной организации и нервной системе преступника, которого следует больше лечить, чем карать» [19]. Любопытно, что только в русской ювенальной юстиции несовершеннолетнего правонарушителя рассматривали как личность, которую необходимо изучать во всех ее проявлениях; личность, в которую верили и давали шанс на исправление.
Интересно, что к учению об «опасном состоянии» и о неопределенных приговорах, как и у Ломброзо, пришла в конце XIX века другая криминалистическая школа, стоящая до известной степени даже на противоположной Ломброзо точке зрения на природу преступности и учившая, что преступление не является результатом ненормальной организации индивида. Это учение было положено в основу социологической, или позитивной, школы уголовного права, нашедшей свое выражение в трудах ряда зарубежных криминалистов — Гарро (Франция), Листа (Германия) и ван Гамеля и Пренса (Бельгия), а также отечественного юриста Фойницкого. При этом близкая к позитивной социологической школе так называемая неосоциальная школа (Дюркгейм, Драгическо, де Роберти) уже вовсе отрицала значение биологических свойств и «уводила человека из животного царства». «Наказание, — говорил Лист, — социальная функция и имеет целью защиту правовых благ, мера его должна быть выведена только из этой цели. Следовательно, в основе наказания должна лежать идея защиты общества от правонарушителей и его воспитание в надлежащей форме».
На международных съездах криминалистов, начиная со съезда в Брюсселе (1899), обсуждался вопрос о преступниках-рецидивистах и психопатах, и, наконец, на Берлинском съезде (1904) был выдвинут термин «опасное состояние преступника». Вопрос об опасном состоянии обсуждался затем на Гамбургском (1905) и Брюссельском (1910) съездах, на которых было признано, что «закон должен установить особые меры защиты по отношению к опасным преступникам, признавая их таковыми или в силу рецидива, или в силу их жизненных привычек, определяемых личными и наследственными признаками, проявившимися в учиненном ими преступлении». На Парижском совещании Международного бюро криминалистов в 1912 г., исходя из этого, был поставлен вопрос о «неопределенном сроке наказания для опасных».
Русские психиатры и юристы не только принимали активное участие во всех проводившихся дискуссиях, но и прилагали усилия к оформлению соответствующих законоположений. Касающиеся невменения психически больных статьи Уложения о наказаниях (статьи 92, 95, 96, 98 и статья 10 Мирового суда) уже в 70-х годах XIX века признавались неудовлетворительными, и в начале 1883 г. разработанный комиссией сенатора Фриша (члены комиссии — Неклюдов, Розин, Таганцев, Фойницкий) новый законопроект был передан на обсуждение Петербургского юридического общества. В феврале-марте 1883 г. статья 36 законопроекта, касающаяся психически больных, обсуждалась в трех заседаниях Петербургского общества психиатров [17]. Обсуждаемая статья в новом проекте была сформулирована так: «Не вменяется в вину деяние, учиненное лицом, которое по недостаточности умственных способностей или по болезненному расстройству душевной деятельности, или по бессознательному состоянию не могло во время учинения деяния понимать свойства и значение совершаемого или руководить своими поступками. В сих случаях суд, буде признает необходимым, может или отдать такое лицо под ответственный надзор родственников или других лиц, пожелавших принять его на свое попечение, или же поместить во врачебное заведение до выздоровления, удостоверенного установленным порядком».
Всеми было признано, что вместо неясных определений «безумие», «сумасшествие», «припадки болезни, приводящие в беспамятство», употребляемых старым Уложением, новое Уложение вводит более ясные психиатрические термины. Но большие дискуссии вызвало общее обоснование определения вменения: «…не могло во время учинения деяния понимать свойства и значения совершаемого или руководить своими поступками», хотя в объяснениях к этому пункту указывалось, что невменяемость предполагает как отсутствие обеих способностей (понимания и руководства действиями), так и одной из них, так как «имеются некоторые формы психических страданий, при которых процессы мышления совершаются нормально, но прерывается соотношение между мышлением и деятельностью» [20].
Большинство членов существовавшего тогда Общества психиатров и немногие юристы, в особенности А.Ф. Кони, находили, что критерий невменяемости с психиатрической точки зрения неудовлетворителен и, вообще, вводить в разбираемую статью критерий невменяемости не нужно. Защищали же необходимость введения критерия невменяемости в закон В.X. Кандинский и О.А. Чечотт, а из юристов — особенно В.К. Случевский [16].
А.Ф. Кони весь закон предлагал изложить кратко: «Не вменяется в вину деяние, совершенное в душевной болезни или без разумения». Психиатр Б.В. Томашевский выставил следующие положения: «Решению всегда подлежит вопрос, должно ли исследуемого считать психически больным или здоровым. Только это должен решать и доказывать врач-эксперт. Обязанность врача-эксперта должна состоять только в констатировании по правилам естественнонаучной техники фактов чисто медицинского, клинического свойства. Способность к вменению должна быть определяема судом… Существу душевной болезни не противоречит, что данный субъект оказывается в состоянии понимать последствия своих поступков, может различать правое и неправое в своем деянии, может «чувствовать раскаяние в своем поступке». Это мнение Б.В. Томашевского поддерживал и М.П. Литвинов, указывая, что «будем ли мы говорить о «разуме», «свободе воли» или правильности понимания или руководства, мы во всех случаях вводим метафизические понятия и перестаем стоять на естественнонаучной точке зрения, единственно возможной для врача» (цит. по [21]).
Профессор психиатрии И.П. Мержеевский указывал, что «душевная болезнь проявляется не в одной лишь психической, но и физической сфере, и раз будет клинически доказано, что человек душевно болен, то действия его невменяемы… Частичная душевная болезнь не бывает, и если он душевно болен, это отражается на всех проявлениях его жизни» (цит. по [4]).
Интересно, что такой видный юрист, как А.Ф. Кони, также заявлял, что в законопроекте «вопрос предлагается решать не по общей картине душевного страдания, а по отдельным его проявлениям в ограниченный период времени… Едва ли желательно вопрос о вменении суживать такими пределами односторонних, шатких оценок… Перенос центра тяжести вопроса с заключения представителей науки на оценку односторонних признаков составлял бы шаг назад…» (цит. по [4]).
В.X. Кандинский [16] считал, что «установка в законе общего определения понятия о вменяемости необходима для возможности взаимного понимания между врачами-психиатрами и юристами, в частности судьями… Нет резких границ между психическим здоровьем и болезнью… и путем логического построения для суда их надо установить, что и дает критерий вменяемости…». Другой видный отечественный психиатр О.А. Чечотт утверждал, что «не каждый помешанный есть лицо неправоспособное… Не каждая форма, степень и стадия душевной болезни могут служить обстоятельством, уничтожающим уголовную ответственность».
В 1883 г. Юридическое общество в резолюции, последовавшей после заслушивания всех мнений, согласилось с доводами защитников внесения в закон критерия невменяемости. Что же касается положений социологической школы об «опасном состоянии» и бессрочных приговорах, то большинство виднейших русских юристов (Набоков, Исаев, Гернет) были против введения в закон этих понятий. Набоков на съездах в Москве (1910) и в Петербурге указывал, что социологическая школа, упраздняя понятия о деликте, наказании, становится не на правовую, а на полицейскую точку зрения.
На Парижском совещании Международного бюро криминалистов в 1912 г. его участники из России Набоков и Люблинский тоже выступали против неопределенного срока наказания для опасных преступников. В дальнейшем вопрос о вменении обсуждался на V Пироговском съезде в 1893 г. (доклад Московского юридического общества), на IX Пироговском съезде в 1904 г. (доклады А.Ф. Бари и И.И. Иванова) и на II съезде психиатров в сентябре 1905 г. (доклады проф. В.П. Сербского и присяжного поверенного А.Д. Марголина). Опять был поднят вопрос о проектируемой новой редакции статьи 39 (в проекте 1883 г. статья 36).
В.П. Сербский [20] различал «способность к вменению» как известное душевное состояние данного лица, определение чего входит в непосредственную задачу эксперта-психиатра, и «акт вменения» — приговор, который целиком принадлежит суду. Далее он находил правильным, что суд всякий раз индивидуально должен определять по своему усмотрению дальнейшую судьбу признанного невменяемым, но при этом «должно быть принято в расчет заключение эксперта…». К предложению А.Д. Марголина на II съезде психиатров (1905) ввести понятие «опасное состояние» В.П. Сербский и съезд также отнеслись отрицательно… «с промежуточным звеном, … криминалисты садятся между двух стульев, — говорил В.П. Сербский. «Они говорят, что надо их и наказывать, и лечить одновременно не то в тюрьмах, не то в больницах, не то в «сторожевых домах». Этого совмещения наказания и лечения я решительно не понимаю и в качестве врача протестую против этого». Однако В.П. Сербский, в полном согласии с V Пироговским съездом настаивал на необходимости «установления обязательного психиатрического надзора в тюрьмах, так как осуждаются многие настоящие психически больные, не подвергаясь экспертизе» [20]. Известные отечественные психиатры А.А. Говсеев, Н.Д. Максимов, К.Р. Евграфов в прениях обратили внимание на то, что, когда в совершении преступления подозревается психически больной, суд не обсуждает вопроса о самом факте преступления, а между тем это важно, когда обвиняемому угрожает принудительное лечение [21].
На II съезде психиатров поднят был вопрос также о патологическом аффекте в аспекте его отличия от аффекта физиологического — вопрос, давно обсуждавшийся в русской литературе [15]. Главным критерием патологического аффекта признавались затемнение сознания, амнезия и резкое астеническое состояние (сон) после аффекта (без этого нет патологического аффекта). В.П. Сербский указывал еще на «физиологический аффект на патологической почве», аффект у лиц, стоящих на грани между здоровьем и болезнью, — у истеричных, алкоголиков, тяжелых дегенератов и др. «Эти лица, — говорил В.П. Сербский, — и в обычном состоянии возбуждают сомнения, могут ли они руководить своими действиями; когда же к этому присоединяется аффект, то это ведет к тому, что они часто утрачивают и последние остатки самообладания… и самый характер аффекта нередко представляет особенности в виде, например, иллюзорного восприятия окружающего. Поэтому подобные аффекты, хотя и не сопровождаются бессознательным состоянием и амнезией, приближаются к аффекту патологическому и во многих случаях должны вести к освобождению от ответственности» [20].
Довольно много докладов на съездах (на VI Пироговском — доклад С.И. Штейнберга, на заседании Киевского общества — доклад Н.А. Облонского, на VIII Пироговском съезде и в Медицинском совете в 1906 г.— доклады В.М. Бехтерева) было посвящено также вопросу об облегчении условий развода в случае психической болезни одного из супругов. Вопрос возбуждал интерес потому, что хотя в Своде законов (т. X, ст. 5 и 37 и др.) вступать в брак с психически больным запрещалось и такие браки считались недействительными, однако православием расторжение брака, кроме случаев неспособности к сожитию и прелюбодеяния, не разрешалось. Между тем психиатры считали необходимым в случае душевной болезни одного из супругов принять меры для предупреждения появления потомства. Синод сделал уступку и издал распоряжение принимать заявления о разводе с психически больными, но лишь в тех случаях, когда устанавливалось, что «если не само сумасшествие, то его зачатки можно отнести к добрачному периоду». Законопроект о разводе был внесен и в Государственную Думу.
Что касается практической психиатрии, то до появления земской психиатрии врачами-экспертами везде, кроме столиц, были уездные врачи; вопрос о психиатрической экспертизе поднимался редко, — только в самых выраженных случаях психического заболевания. Со времени земской реформы и введения гласных судов, появления вместо приказных домов умалишенных земских психиатрических больниц дело стало резко меняться. Так как в первые годы больные поступали в земские психиатрические учреждения главным образом через полицию, то главный контингент их состоял как раз из лиц, приходивших в столкновение с законом, и судебная экспертиза стала важнейшим делом первых земских психиатров, на ней они учились клинической психиатрии. Поэтому первыми русскими руководствами по психиатрии в земский период были «Очерки судебной психологии» проф. А.У. Фрезе (1874), «Сборник статей по судебной медицине» П.И. Ковалевского (1872), а не общие учебники [2, 22, 23]. Если просмотреть первые журнальные статьи русских психиатров, то и здесь мы увидим в большинстве случаев хорошие описания случаев судебно-психиатрической экспертизы. Большой интерес в дореволюционное время представляли посмертные заочные экспертизы, возникавшие в связи с судом из-за духовных завещаний [24].
Вопрос о месте, куда помещать невменяемых и испытуемых психически больных, совершивших преступление, после долгих дискуссий был решен: с 1 января 1914 г. В циркуляре Министерства внутренних дел Российской Империи говорилось, что все совершившие криминальные действия психически больные должны были призреваться в правительственных окружных лечебницах. Там же должны были призреваться и «все те больные (опасные), призрение которых требует особых мер, не совпадающих с мерами лечения и призрения в современных гражданских психиатрических лечебницах».
Развитие психиатрии в России, в конце XIX — начале XX вв. [25—28] сопровождалось выделением устойчивых подходов и позиций, разделяемых ведущими представителями науки и отражающимися, как в научных программах, так и в способах практического решения основных задач, которые нельзя отделять от изложенных выше уроков истории. Важно по достоинству оценить ее с точки зрения понимания, что же из происходившего в прошлом вошло в классику отечественной судебной психиатрии, и что способствовало ее формированию, как научной специальности.
Конфликт интересов отсутствует.
Медико-санитарная часть Министерства внутренних дел России, Москва
Значение трудов отечественных психиатров для становления судебной психиатрии в России в начале XIX века
Как цитировать:
Безчасный К.В. Значение трудов отечественных психиатров для становления судебной психиатрии в России в начале XIX века. Журнал неврологии и психиатрии им. С.С. Корсакова.
2016;116(1):76‑81.
Bezchasnyĭ KV. A role of Russian psychiatrists in the formation of forensic psychiatry in Russia in the beginning of XIX century. Zhurnal Nevrologii i Psikhiatrii imeni S.S. Korsakova. 2016;116(1):76‑81. (In Russ.)
https://doi.org/10.17116/jnevro20161161176-81
Высокие этические требования, которые всегда предъявлялись к психиатрам и их профессиональной деятельности основоположниками отечественной психиатрии, были обусловлены не только тем, что на их попечении оказываются самые тяжелые, беспомощные больные, нуждающиеся в особо бережном и заботливом к себе отношении, охране и защите прав и интересов, но и той неизбежной двойственностью, которая заключается в самой сущности психиатрии. Речь идет о том, что с одной стороны, существует безусловное требование гуманного и бережного отношения к психически больным и стремление предоставлять им (в пределах возможного) максимальную свободу и устранить какие бы то ни было меры стеснения, а с другой стороны, в соответствующих случаях (в зависимости от психического состояния больных) возникает необходимость применения насильственных мер для интернирования больного в закрытом лечебном учреждении и содержания его там, порой весьма длительное время. Сам факт наличия этого противоречия и связанной с ним неизбежной внутренней коллизии предъявляет к врачам особые этические требования [1, 2].
В рассматриваемом периоде развития медицина в нашей стране была связанной с земской медициной, деятельность которой с самого начала приобрела санитарно-профилактическое направление [3]. Достаточно сказать, что в ведении земств находилось не только содержание дорог, почт, но и заведывание лечебными и благотворительными учреждениями, попечение о «призрении» бедных, неизлечимо больных (умалишенных, «сирых и увечных»), участие в мероприятиях по «охранению народного здоровья», обеспечению санитарного состояния условий проживания людей [3].
Благодаря деятельности земской медицины постепенно формировался общественный интерес к психиатрии. Свидетельствует об этом тот факт, что в 1865 г., вслед за введением земских и новых судебных установлений возник журнал «Архив судебной медицины и общественной гигиены». Это периодическое издание, выходившее 4 раза в год, было организовано медицинским департаментом по инициативе его бывшего директора Е.В. Пеликана. Журнал отражал состояние развития научной разработки общественно-гигиенических вопросов, в нем был представлен целый ряд оригинальных работ по судебно-медицинским аспектам. Он служил надежным руководством для врачей, осуществляющих государственно-общественную деятельность в области гласного судопроизводства [4].
Процедура судебно-психиатрической экспертизы стала устанавливаться в России в 30—40-х годах XIX века. С этого же времени по Университетскому уставу (1835) на юридических факультетах началось преподавание судебной медицины. До этого времени, хотя на кафедрах анатомии медицинских факультетов и разрабатывались технико-биологические вопросы, помогающие суду уяснить вид и характер преступного ранения и врачи еще с XVI века призывались для освидетельствования здоровья подсудимых, в том числе и психически больных, но установленных законом правил назначения и порядка экспертизы не было. Надо отметить, что в этом отношении Россия из-за отсутствия законов об экспертизе не составляла исключения: отдельное и целостное законодательство об экспертизе помешанных во Франции и Италии относится к 1838 г., в Англии — к 1845 г. и 1853 г., а в Бельгии, Австрии, Германии — лишь к 70-м годам XIX века [5].
В 1832 г. в Петербурге появилось первое руководство по судебной медицине С. Громова [6], а в 1848 г. — работа А.Н. Пушкарева [7]. Но соответствующая активность отмечалась не только в Петербурге, но и в Казани. Так, избранный в 1839 г. по конкурсу на кафедру судебной медицины уроженец Курляндии Георгий Иоакимович Блосфельд (1798—1884) в 1847 г. представил «Начертание судебной медицины для правоведов, приспособленное к академическому преподаванию в российских университетах» (Казань, 1847, 1856), еще раньше он выпустил сочинение «О пьянстве в судебно-медицинском и медико-полицейском отношении» (1846), а в 1859 г. — «Начертание правил, соблюдаемых при составлении и обсуждении, сообразно с законными постановлениями психолого-врачебных свидетельств». Проф. Г.И. Блосфельд кафедру судебной медицины в Казани занимал до 1865 г., при этом, по Университетскому уставу (1835, 1863) кафедра судебной медицины включала также «медицинскую полицию (гигиену и эпидемиологию)», историю медицины и методику медицины [8].
Как в зарубежных странах, так и в России в эти годы в области судебной психиатрии велись активные дискуссии по двум вопросам: «понимание критерия вменения» и «как и где надо содержать признанных невменяемыми психически больных, подлежащих принудительному лечению». Существовавшее тогда уголовное право предусматривало наказание — кару за вину и «справедливое возмездие», невзирая на лица, соответственно совершенному преступлению. Но как применить эти нормы к помешанным и безумным?
На содержание дискуссий большое влияние оказали представления Мореля и Ломброзо. Если для французского психиатра Мореля психическая патология, в его учении о вырождении, является «отклонением от некоего нормального типа», то для Ломброзо она являлась своего рода атавизмом с аналогиями в животном и первобытном человеческом мире, а также в психике ребенка. Ломброзо с его тщательно подобранными описаниями «преступлений» в мире животных и даже растений справедливо можно назвать одним из предшественников основанной во второй половине XX века биосоциологии. Позиция Ломброзо по концепции «психической дегенерации» была изложена в его двух основных монографиях — «Преступник в антропологическом, медицинском и юридическом аспектах» (1876) и «Гений и помешательство» (1863). Первая из них посвящена концепции «врожденного преступника», во второй рассматриваются не только общие психические свойства гениальных и душевнобольных личностей, но и более широкая концепция «маттоидов», под которой Ломброзо подразумевал «психопатов» в качестве «переходной ступени между психической болезнью и здоровьем» [9]. Для Ломброзо преступление — это, прежде всего, продукт ненормальной физической, а потому и психической организации человека. Считая, что нарушители правовых норм — всегда люди врожденно ненормальные и преступление вытекает из особенностей их природной организации, Ломброзо признавал преступление для таких лиц неизбежным: наказание не может исправить их, а потому не может быть речи о «вине», а только об опасности такого субъекта для общества. В области карательной системы Ломброзо высказывался за заключение на неопределенные сроки и за широкое применение смертной казни. Как писал позднее отечественный юрист А.Ф. Кони [10, 11], Ломброзо «дошел до низведения карательной деятельности государства до охоты за человеком-зверем». Еще ярче вскрывается социальная сущность его теорий в размышлениях о так называемых политических «преступлениях», которые, по его мнению, также коренятся в биологической природе преступника. Для обоснования этого заключения он выставлял положение, будто природе нормального человека соответствует ненависть к новому — «мизонеизм». «Для большинства людей мизонеизм есть естественный закон», — писал Ломброзо. Люди с любовью к новому страдают болезнью «филонеизм», они — «врожденные преступники под влиянием аффекта — аффективные дегенераты».
А.Ф. Кони внес значительный вклад в развитие отечественной судебной психологии. Его труды качественно отличаются от трудов других авторов тем, что обобщив свой огромный опыт, он подходит к оценке каждого явления с точки зрения его применимости в практической деятельности юриста. С этой позиции он критикует выводы некоторых представителей экспериментальной психологии, в частности В. Штерна, за неверный подход к оценке свидетельских показаний, показывая значительное различие восприятия в условиях совершения преступления, когда резко нарушается привычный ход событий. Больше всего внимания А.Ф. Кони уделял психологии судебной деятельности, психологии свидетелей, потерпевших и их показаниям. Указывал он и на необходимость анализа психологии судьи, как главной фигуры в уголовном процессе. От последнего он требовал знания не только права и судебной практики, но и философии, истории, психологии, искусства, литературы, общей высокой культуры, широкой эрудиции. В своей работе «Достоевский как криминалист» [10] он показал важное значение изучения внутреннего мира преступника, необходимость этого для суда и следствия. Характер человека служил для него предметом наблюдения не со стороны внешних, только что образовавшихся в нем наслоений, но также со стороны тех особых психологических элементов, из которых слагается «Я» человека. Установив последнее, он выяснял затем какое влияние могли оказать они на зарождение осуществившейся в преступлении воли, причем тщательно отмечал меру участия благоприятных или неблагоприятных условий жизни данного лица. Выдвигая основные элементы личности на первый план и находя в них источник к пониманию исследуемого преступления, А.Ф. Кони из-за них не забывал даже фактов, мало относящихся к делу: он полагал, что по «каждому уголовному делу возникают около настоящих, первичных его обстоятельств побочные обстоятельства, которыми иногда заслоняются простые и ясные его очертания», и которые он, как носитель обвинительной власти, считал себя обязанными отстранять. Только выяснив сущность человека и показав, как образовалась она и как реагировала на сложившуюся житейскую обстановку, он раскрывал мотивы преступления и искал в них основания как для заключения о действительности преступления, так и для определения его свойств [11]. Мотивы преступления как признак, свидетельствующий о внутреннем душевном состоянии лица, получали в глазах его особое значение, тем более что он заботился всегда не только об установлении юридической ответственности привлеченных на скамью подсудимых лиц, но и о согласном со справедливостью распределении нравственной между ними ответственности. «Восстановление извращенной уголовной перспективы» составляло предмет его постоянных забот [11].
Доктор права Л.Е. Владимиров [12] полагал, что с помощью психолого-психиатрического исследования в уголовном процессе следует устанавливать физическую и психическую эволюцию преступника, возможные отклонения от нормы в психических процессах, определять «свободу воли» и мотивы преступления, семейную обстановку, где формировался преступник и т. д. Идеи Л.Е. Владимирова в дальнейшем положили начало разработке целого ряда проблем судебной психолого-психиатрической экспертизы. Им вводится в обращение научный термин «психология уголовного процесса», под которым он понимал «психологическое обследование как совершенного преступления, так и доказывания». Л.Е. Владимиров [13] считал, что как болезнь поражает преимущественно те организмы, гибель которых благоприятна для ее развития, так и социальные причины, порождающие преступления, ищут себе благоприятной почвы в индивидуальном характере.
Необходимо сказать, что выявившаяся в ходе указанной дискуссии научная критика, не признавая учения Ломброзо о врожденном преступнике, в ряде своих положений считала возможным обсуждать возникшие тогда в психиатрии учение о дегенерации. Согласно этому учению «пограничные» субъекты, дегенераты-психопаты, стоящие на грани душевной болезни, чаще, чем «нормальные», совершают преступления, не будучи в силах управлять своими влечениями, хотя формально и понимают возлагаемые на них законом обязанности. Так, некоторыми юристами и психиатрами [15—17] было создано учение об «уменьшенной вменяемости».
Сторонниками взглядов Ломброзо являлись русский психиатр профессор В.Ф. Чиж («Преступный человек перед лицом врачебной науки», Казань, 1894) [14], глава русской ветви уголовно-антропологической школы Д.А. Дриль (1846—1910). Последний в 1888 г. напечатал работу по общей психологии преступности, в 1890 г. — книгу «Психофизические типы», а еще раньше, в 1884 г., защищает магистерскую диссертацию «Малолетние преступники» [18]. В своих научных работах Д.А. Дриль являлся решительным противником классической школы уголовного права. Он считал, что преступность «есть выражение врожденных и приобретенных аномалий в душевной организации и нервной системе преступника, которого следует больше лечить, чем карать» [19]. Любопытно, что только в русской ювенальной юстиции несовершеннолетнего правонарушителя рассматривали как личность, которую необходимо изучать во всех ее проявлениях; личность, в которую верили и давали шанс на исправление.
Интересно, что к учению об «опасном состоянии» и о неопределенных приговорах, как и у Ломброзо, пришла в конце XIX века другая криминалистическая школа, стоящая до известной степени даже на противоположной Ломброзо точке зрения на природу преступности и учившая, что преступление не является результатом ненормальной организации индивида. Это учение было положено в основу социологической, или позитивной, школы уголовного права, нашедшей свое выражение в трудах ряда зарубежных криминалистов — Гарро (Франция), Листа (Германия) и ван Гамеля и Пренса (Бельгия), а также отечественного юриста Фойницкого. При этом близкая к позитивной социологической школе так называемая неосоциальная школа (Дюркгейм, Драгическо, де Роберти) уже вовсе отрицала значение биологических свойств и «уводила человека из животного царства». «Наказание, — говорил Лист, — социальная функция и имеет целью защиту правовых благ, мера его должна быть выведена только из этой цели. Следовательно, в основе наказания должна лежать идея защиты общества от правонарушителей и его воспитание в надлежащей форме».
На международных съездах криминалистов, начиная со съезда в Брюсселе (1899), обсуждался вопрос о преступниках-рецидивистах и психопатах, и, наконец, на Берлинском съезде (1904) был выдвинут термин «опасное состояние преступника». Вопрос об опасном состоянии обсуждался затем на Гамбургском (1905) и Брюссельском (1910) съездах, на которых было признано, что «закон должен установить особые меры защиты по отношению к опасным преступникам, признавая их таковыми или в силу рецидива, или в силу их жизненных привычек, определяемых личными и наследственными признаками, проявившимися в учиненном ими преступлении». На Парижском совещании Международного бюро криминалистов в 1912 г., исходя из этого, был поставлен вопрос о «неопределенном сроке наказания для опасных».
Русские психиатры и юристы не только принимали активное участие во всех проводившихся дискуссиях, но и прилагали усилия к оформлению соответствующих законоположений. Касающиеся невменения психически больных статьи Уложения о наказаниях (статьи 92, 95, 96, 98 и статья 10 Мирового суда) уже в 70-х годах XIX века признавались неудовлетворительными, и в начале 1883 г. разработанный комиссией сенатора Фриша (члены комиссии — Неклюдов, Розин, Таганцев, Фойницкий) новый законопроект был передан на обсуждение Петербургского юридического общества. В феврале-марте 1883 г. статья 36 законопроекта, касающаяся психически больных, обсуждалась в трех заседаниях Петербургского общества психиатров [17]. Обсуждаемая статья в новом проекте была сформулирована так: «Не вменяется в вину деяние, учиненное лицом, которое по недостаточности умственных способностей или по болезненному расстройству душевной деятельности, или по бессознательному состоянию не могло во время учинения деяния понимать свойства и значение совершаемого или руководить своими поступками. В сих случаях суд, буде признает необходимым, может или отдать такое лицо под ответственный надзор родственников или других лиц, пожелавших принять его на свое попечение, или же поместить во врачебное заведение до выздоровления, удостоверенного установленным порядком».
Всеми было признано, что вместо неясных определений «безумие», «сумасшествие», «припадки болезни, приводящие в беспамятство», употребляемых старым Уложением, новое Уложение вводит более ясные психиатрические термины. Но большие дискуссии вызвало общее обоснование определения вменения: «…не могло во время учинения деяния понимать свойства и значения совершаемого или руководить своими поступками», хотя в объяснениях к этому пункту указывалось, что невменяемость предполагает как отсутствие обеих способностей (понимания и руководства действиями), так и одной из них, так как «имеются некоторые формы психических страданий, при которых процессы мышления совершаются нормально, но прерывается соотношение между мышлением и деятельностью» [20].
Большинство членов существовавшего тогда Общества психиатров и немногие юристы, в особенности А.Ф. Кони, находили, что критерий невменяемости с психиатрической точки зрения неудовлетворителен и, вообще, вводить в разбираемую статью критерий невменяемости не нужно. Защищали же необходимость введения критерия невменяемости в закон В.X. Кандинский и О.А. Чечотт, а из юристов — особенно В.К. Случевский [16].
А.Ф. Кони весь закон предлагал изложить кратко: «Не вменяется в вину деяние, совершенное в душевной болезни или без разумения». Психиатр Б.В. Томашевский выставил следующие положения: «Решению всегда подлежит вопрос, должно ли исследуемого считать психически больным или здоровым. Только это должен решать и доказывать врач-эксперт. Обязанность врача-эксперта должна состоять только в констатировании по правилам естественнонаучной техники фактов чисто медицинского, клинического свойства. Способность к вменению должна быть определяема судом… Существу душевной болезни не противоречит, что данный субъект оказывается в состоянии понимать последствия своих поступков, может различать правое и неправое в своем деянии, может «чувствовать раскаяние в своем поступке». Это мнение Б.В. Томашевского поддерживал и М.П. Литвинов, указывая, что «будем ли мы говорить о «разуме», «свободе воли» или правильности понимания или руководства, мы во всех случаях вводим метафизические понятия и перестаем стоять на естественнонаучной точке зрения, единственно возможной для врача» (цит. по [21]).
Профессор психиатрии И.П. Мержеевский указывал, что «душевная болезнь проявляется не в одной лишь психической, но и физической сфере, и раз будет клинически доказано, что человек душевно болен, то действия его невменяемы… Частичная душевная болезнь не бывает, и если он душевно болен, это отражается на всех проявлениях его жизни» (цит. по [4]).
Интересно, что такой видный юрист, как А.Ф. Кони, также заявлял, что в законопроекте «вопрос предлагается решать не по общей картине душевного страдания, а по отдельным его проявлениям в ограниченный период времени… Едва ли желательно вопрос о вменении суживать такими пределами односторонних, шатких оценок… Перенос центра тяжести вопроса с заключения представителей науки на оценку односторонних признаков составлял бы шаг назад…» (цит. по [4]).
В.X. Кандинский [16] считал, что «установка в законе общего определения понятия о вменяемости необходима для возможности взаимного понимания между врачами-психиатрами и юристами, в частности судьями… Нет резких границ между психическим здоровьем и болезнью… и путем логического построения для суда их надо установить, что и дает критерий вменяемости…». Другой видный отечественный психиатр О.А. Чечотт утверждал, что «не каждый помешанный есть лицо неправоспособное… Не каждая форма, степень и стадия душевной болезни могут служить обстоятельством, уничтожающим уголовную ответственность».
В 1883 г. Юридическое общество в резолюции, последовавшей после заслушивания всех мнений, согласилось с доводами защитников внесения в закон критерия невменяемости. Что же касается положений социологической школы об «опасном состоянии» и бессрочных приговорах, то большинство виднейших русских юристов (Набоков, Исаев, Гернет) были против введения в закон этих понятий. Набоков на съездах в Москве (1910) и в Петербурге указывал, что социологическая школа, упраздняя понятия о деликте, наказании, становится не на правовую, а на полицейскую точку зрения.
На Парижском совещании Международного бюро криминалистов в 1912 г. его участники из России Набоков и Люблинский тоже выступали против неопределенного срока наказания для опасных преступников. В дальнейшем вопрос о вменении обсуждался на V Пироговском съезде в 1893 г. (доклад Московского юридического общества), на IX Пироговском съезде в 1904 г. (доклады А.Ф. Бари и И.И. Иванова) и на II съезде психиатров в сентябре 1905 г. (доклады проф. В.П. Сербского и присяжного поверенного А.Д. Марголина). Опять был поднят вопрос о проектируемой новой редакции статьи 39 (в проекте 1883 г. статья 36).
В.П. Сербский [20] различал «способность к вменению» как известное душевное состояние данного лица, определение чего входит в непосредственную задачу эксперта-психиатра, и «акт вменения» — приговор, который целиком принадлежит суду. Далее он находил правильным, что суд всякий раз индивидуально должен определять по своему усмотрению дальнейшую судьбу признанного невменяемым, но при этом «должно быть принято в расчет заключение эксперта…». К предложению А.Д. Марголина на II съезде психиатров (1905) ввести понятие «опасное состояние» В.П. Сербский и съезд также отнеслись отрицательно… «с промежуточным звеном, … криминалисты садятся между двух стульев, — говорил В.П. Сербский. «Они говорят, что надо их и наказывать, и лечить одновременно не то в тюрьмах, не то в больницах, не то в «сторожевых домах». Этого совмещения наказания и лечения я решительно не понимаю и в качестве врача протестую против этого». Однако В.П. Сербский, в полном согласии с V Пироговским съездом настаивал на необходимости «установления обязательного психиатрического надзора в тюрьмах, так как осуждаются многие настоящие психически больные, не подвергаясь экспертизе» [20]. Известные отечественные психиатры А.А. Говсеев, Н.Д. Максимов, К.Р. Евграфов в прениях обратили внимание на то, что, когда в совершении преступления подозревается психически больной, суд не обсуждает вопроса о самом факте преступления, а между тем это важно, когда обвиняемому угрожает принудительное лечение [21].
На II съезде психиатров поднят был вопрос также о патологическом аффекте в аспекте его отличия от аффекта физиологического — вопрос, давно обсуждавшийся в русской литературе [15]. Главным критерием патологического аффекта признавались затемнение сознания, амнезия и резкое астеническое состояние (сон) после аффекта (без этого нет патологического аффекта). В.П. Сербский указывал еще на «физиологический аффект на патологической почве», аффект у лиц, стоящих на грани между здоровьем и болезнью, — у истеричных, алкоголиков, тяжелых дегенератов и др. «Эти лица, — говорил В.П. Сербский, — и в обычном состоянии возбуждают сомнения, могут ли они руководить своими действиями; когда же к этому присоединяется аффект, то это ведет к тому, что они часто утрачивают и последние остатки самообладания… и самый характер аффекта нередко представляет особенности в виде, например, иллюзорного восприятия окружающего. Поэтому подобные аффекты, хотя и не сопровождаются бессознательным состоянием и амнезией, приближаются к аффекту патологическому и во многих случаях должны вести к освобождению от ответственности» [20].
Довольно много докладов на съездах (на VI Пироговском — доклад С.И. Штейнберга, на заседании Киевского общества — доклад Н.А. Облонского, на VIII Пироговском съезде и в Медицинском совете в 1906 г.— доклады В.М. Бехтерева) было посвящено также вопросу об облегчении условий развода в случае психической болезни одного из супругов. Вопрос возбуждал интерес потому, что хотя в Своде законов (т. X, ст. 5 и 37 и др.) вступать в брак с психически больным запрещалось и такие браки считались недействительными, однако православием расторжение брака, кроме случаев неспособности к сожитию и прелюбодеяния, не разрешалось. Между тем психиатры считали необходимым в случае душевной болезни одного из супругов принять меры для предупреждения появления потомства. Синод сделал уступку и издал распоряжение принимать заявления о разводе с психически больными, но лишь в тех случаях, когда устанавливалось, что «если не само сумасшествие, то его зачатки можно отнести к добрачному периоду». Законопроект о разводе был внесен и в Государственную Думу.
Что касается практической психиатрии, то до появления земской психиатрии врачами-экспертами везде, кроме столиц, были уездные врачи; вопрос о психиатрической экспертизе поднимался редко, — только в самых выраженных случаях психического заболевания. Со времени земской реформы и введения гласных судов, появления вместо приказных домов умалишенных земских психиатрических больниц дело стало резко меняться. Так как в первые годы больные поступали в земские психиатрические учреждения главным образом через полицию, то главный контингент их состоял как раз из лиц, приходивших в столкновение с законом, и судебная экспертиза стала важнейшим делом первых земских психиатров, на ней они учились клинической психиатрии. Поэтому первыми русскими руководствами по психиатрии в земский период были «Очерки судебной психологии» проф. А.У. Фрезе (1874), «Сборник статей по судебной медицине» П.И. Ковалевского (1872), а не общие учебники [2, 22, 23]. Если просмотреть первые журнальные статьи русских психиатров, то и здесь мы увидим в большинстве случаев хорошие описания случаев судебно-психиатрической экспертизы. Большой интерес в дореволюционное время представляли посмертные заочные экспертизы, возникавшие в связи с судом из-за духовных завещаний [24].
Вопрос о месте, куда помещать невменяемых и испытуемых психически больных, совершивших преступление, после долгих дискуссий был решен: с 1 января 1914 г. В циркуляре Министерства внутренних дел Российской Империи говорилось, что все совершившие криминальные действия психически больные должны были призреваться в правительственных окружных лечебницах. Там же должны были призреваться и «все те больные (опасные), призрение которых требует особых мер, не совпадающих с мерами лечения и призрения в современных гражданских психиатрических лечебницах».
Развитие психиатрии в России, в конце XIX — начале XX вв. [25—28] сопровождалось выделением устойчивых подходов и позиций, разделяемых ведущими представителями науки и отражающимися, как в научных программах, так и в способах практического решения основных задач, которые нельзя отделять от изложенных выше уроков истории. Важно по достоинству оценить ее с точки зрения понимания, что же из происходившего в прошлом вошло в классику отечественной судебной психиатрии, и что способствовало ее формированию, как научной специальности.
Конфликт интересов отсутствует.
Мы используем файлы cооkies для улучшения работы сайта. Оставаясь на нашем сайте, вы соглашаетесь с условиями
использования файлов cооkies. Чтобы ознакомиться с нашими Положениями о конфиденциальности и об использовании
файлов cookie, нажмите здесь.
Обновлено: 23.09.2023
Взгляды на психические заболевания и меры, применяемые к душевнобольным в различные периоды истории Российского государства, были порою противоречивы и непоследовательны.
Представления о душевных расстройствах как о болезнях с религиозным толкованием бесоодержимости сочетались с верой в колдунов и порчу. Допетровскую Русь в XVI—XVII вв., а отчасти и более поздние времена можно рассматривать как эпоху монастырского призрения душевнобольных, которое, однако, охватывало лишь их небольшую часть, большинство из них оставались среди населения. В монастыри душевнобольные направлялись не только для их призрения, но и для выявления психического заболевания в целях установления уголовной ответственности. В таких случаях наблюдение за ними и решение этого вопроса поручалось монахам.
Наряду с относительно гуманным по тому времени монастырским призрением и освобождением от уголовной ответственности душевнобольных имели место случаи пыток и сожжения тех больных, которые совершали наиболее опасные, с точки зрения правительства, преступления.
Применяемые к больным меры далеко не всегда соответствовали их состоянию. Отношение к ним во многом определялось их поведением и высказываниями, не говоря уже о случаях нераспознанных душевных заболеваний, которых тогда было одинаково много как в России, так и в Западной Европе. Но пси-
7 Глава 2. Из истории отечественной судебной психиатрии
Законодательные положения, касающиеся душевнобольных в уголовном процессе, впервые появляются в России в 1669 г.
В краткий период царствования Федора Алексеевича в 1677 г. был издан первый закон, касавшийся имущественных прав душевнобольных. В нем было указано, что глухие, немые и слепые могут управлять своим имуществом, а пьяницы и глупые (слабоумные) не могут вести дела и управлять своим имуществом. Однако, лишая душевнобольных этого права, закон не определял, на кого это право возлагается и кто является ответственным за имущество душевнобольных.
Бредовые идеи величия нелепого характера, выражавшиеся формально в самозванстве, расценивались как наиболее тяжкое преступление. Типичным примером этого было дело Ивана Кле-
8 Раздел I. Теоретические и организационные вопросы
опина, который в царствование Алексея Михайловича называл себя царевичем Алексеем Алексеевичем, за что был повешен по царскому указу, а его семья была сослана в Сибирь (и это было сделано несмотря на то, что отец обвиняемого утверждал, что сын его Иван «умовреден и говорил всякие непристойные слова и называл себя великим человеком.
Вследствие уклонения некоторых дворянских детей от обучения и государственной службы под предлогом юродства и слабоумия от рождения, а также в связи с необходимостью выявления подлинных психически больных в дворянских семьях, Петром I
9 Глава 2 Из истории отечественной судебной психиатрии
Вскоре, 6 декабря 1723 г., был издан именной Указ в дополнение к предыдущему, в котором не только устанавливалась форма и способ освидетельствования, но и были даны критерии оценки психического состояния свидетельствуемых.
Процедура установления состояния психического здоровья явилась прообразом будущего освидетельствования психически больных, которое продолжалось на протяжении всего времени существования царской России.
Там указывалось, что для распознавания душевных болезней необходимо тщательное наблюдение, изучение анамнеза и роли внешних вредно действующих факторов. Заключение о симуляции рекомендовалось давать только после более или менее продолжительного наблюдения, причем указывалось, что подозрение в симуляции может вызвать у подозреваемого вдруг наступившее «бе-
10 Раздел I. Теоретические и организационные вопросы
Описанные положения и установки способствовали более ясному пониманию того, что помешательство есть болезненное состояние, и соответственно более правильному отношению к патологическим высказываниям и поступкам больных.
Этот период характеризуется постепенным развитием врачебной судебно-психиатрической экспертизы, сочетающейся, однако, в течение довольно продолжительного времени с монастырскими формами призрения, проводимого и с экспертной целью.
11 Глава 2. Из истории отечественной судебной психиатрии
1744 г. и Сенатом. То обстоятельство, что разграничение между болезнью и бесоодержимостью было отнесено к компетенции врачей, свидетельствовало о несомненном прогрессе.
С развитием цивилизации, ростом городов, при наличии регулярной армии и укреплении судебной и административной власти потребность в соответствующих мерах по отношению к опасным душевнобольным возрастала. Однако государство во многом было непоследовательно.
Серьезным вкладом в дело призрения душевнобольных явилась организация в 1775 г. приказов общественного призрения, в обязанность которых входила забота о домах для умалишенных. С этого времени прекратилась обязательная миссия монастырей по призрению душевнобольных.
Однако вопросы освобождения душевнобольных от ответственности за совершенные ими деяния по-прежнему остава-
12 Раздел I. Теоретические и организационные вопросы
лись нерегламентированными. Как справедливо в 1887 г. писал И. В. Константиновский, должна была пройти еще четверть столетия, чтобы формула неответственности душевнобольных была окончательно признана в русском законодательстве.
Государственным Советом в 1834 г. было установлено, что выздоровевших от душевной болезни необходимо свидетельствовать в том же порядке и в присутствии тех же лиц, которые проводили освидетельствование ранее. В случае несомненного выздоровления акт освидетельствования необходимо было представлять в Сенат на его заключение. После заключения человеку, признанному выздоровевшим, предоставлялась свобода.
18 февраля 1835 г. высочайше утвержденным Указом Государственного Совета впервые был установлен порядок судебно-психиатрического освидетельствования психически больных в уголовном процессе, правда, это касалось только совершивших убийство или покушение.
По этому Указу судебно-психиатрическое освидетельствование производилось во врачебных управах в соответствии со специальными правилами, устанавливаемыми Медицинским советом. Испытуемые, признанные страдающими душевным заболеванием, направлялись для содержания и лечения в дома умалишенных, где они должны были находиться до выздоровления. Только в случае полного выздоровления, подтвержденного двухлетним периодом, во время которого не было замечено никаких признаков болезни, больной мог быть выписан из больницы и ему могла быть возвращена его собственность (имения), которая до этого находилась под опекой.
В 1841 г. было разрешено свидетельствовать лиц, находящихся в Московской Преображенской больнице, в самой больнице в присутствии больничного врача, который вызывался на заседание комиссии для необходимых объяснений. Тем самым юридическое освидетельствование психически больных было хоть в какой-то мере приближено к их психиатрическому наблюдению, но только еще в одной больнице.
13 Глава 2. Из истории отечественной судебной психиатрии
Второй период в истории отечественной судебной психиатрии XIX в. начинается со времени земских и судебных реформ, т. е. с 60-х гг.
Успехи естествознания, в том числе научной психиатрии, передача психиатрической помощи, включая судебно-психиат-рическую экспертизу, земствам и городским самоуправлениям сыграли решающую роль в развитии судебной психиатрии.
Непосредственно для судебной психиатрии большое значение имело введение судебных уставов и гласного судопроизводства с участием в ряде судебных процессов психиатров-экспертов. Психиатры видели в своих выступлениях на суде не только профессиональную обязанность, но и общественный долг, поскольку судебные процессы были тогда одной из немногих форм публичного рассмотрения явлений социальной жизни.
Судебная практика со своей стороны требовала разработки теоретических положений, прежде всего концепции невменяемости, вопросов организации и принципов судебно-психиатри-ческой оценки психических расстройств. Эти проблемы нашли свое выражение в целом ряде капитальных и оригинальных для своего времени исследований, таких, в частности, как монография И. В. Константиновского по законодательству о душевнобольных, работы А. У. Фрезе, выступления В. X. Кандинского по проблеме невменяемости, доклады по вопросам судебной психиатрии на съездах психиатров и пироговских съездах врачей В. И. Яковенко, С. Н. Данилло, Я. А. Боткина, В. П. Сербского, первое в России капитальное руководство по судебной психопатологии В. П. Сербского.
14 Раздел I. Теоретические и организационные вопросы
В. П. Сербский впервые столкнулся с вопросами судебной психиатрии во время своей работы в Тамбовской психиатрической больнице в 1885—1887 гг., о чем можно судить по опубликованным им отчетам о деятельности больницы, в которых рассматриваются и больные, совершившие общественно опасные действия и находившиеся на освидетельствовании. Вернувшись в Москву в связи с вступлением в должность ассистента открывшейся тогда клиники на Девичьем поле, В. П. Сербский уже с 1892 г. начал преподавать судебную психопатологию студентам юридического факультета, причем его слушали и многие студенты-медики.
15 Глава 2. Из истории отечественной судебной психиатрии
ным комиссариатом юстиции. Инструкция касалась порядка освидетельствования лиц, страдающих умственным расстройством, назначения или снятия опеки и предусматривала использование этих заключений судебными органами. Представители судов должны были принимать участие в работе врачебных комиссий.
В Москве в 1919 г. для проведения стационарной психиатрической экспертизы подследственных и осужденных при губернской тюремной больнице было организовано специальное отделение на 50 коек. В связи с неуклонным ростом количества судебно-психиатрических экспертиз, обусловленным, в частности, введением формулы невменяемости в законе и психиатрическим надзором в тюрьмах, вскоре на это отделение легла большая нагрузка. Кроме того, там необходимо было ввести режим психиатрического клинического стационара, отличный от режима тюремных больниц, при соблюдении необходимой изоляции подэкспертных, содержащихся под стражей. Значительно легче такие условия можно было создать в специальном экспертном учреждении. Преимущество такого учреждения заключалось также в возможности обобщения экспертного опыта. В соответствии с этим весной 1921 г. на базе Пречистенской психиатрической больницы был создан Институт судебно-психиатрической экспертизы, которому вскоре было присвоено имя В. П. Сербского, сыгравший в дальнейшем ведущую роль в развитии советской судебной психиатрии.
Как писала впоследствии Ц. М. Фейнберг, работавшая в период создания Института медицинским тюремным инспектором Мосгорздравотдела и принимавшая участие в его организации, в начале своей работы Институт испытывал большие трудности: врачи больницы не имели опыта работы с испытуемыми-заключенными, среди которых было много психопатов и травматиков с антисоциальными установками, вследствие чего они были трудны для содержания. Не было еще и судебно-психиатричес-кого опыта.
С первых же дней существования Института в основу его работы были положены клинические психиатрические принципы. Это дало возможность коллективу врачей — первых советских судебных психиатров во главе с директором Института Е. Н. Довбней и научным руководителем Е. К. Краснушкиным — по мере накопления экспертного опыта преодолевать отмеченные трудности.
16 Раздел I. Теоретические и организационные вопросы
За последние десятилетия институт значительно расширился, открылись новые отделения, лаборатории. Большое внимание стало уделяться медико-биологическим исследованиям и вопросам общей психиатрии. Многие подразделения института установили тесный научный контакт с зарубежными учеными. В настоящее время он называется Государственным научным центром социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского.
донаучный период, простирающийся с древнейших времен до момента появления эллинской медицины. Его характерными чертами является полное отсутствие какой бы то ни было медицинской помощи при душевных болезнях, которые рассматриваются и истолковываются в духе примитивно-теологического мировоззрения. В это время происходит, однако, хотя и бессистемное, но крайне важное для будущего накопление разрозненных фактов и наблюдений, получивших образное запечатление в мифологии и народной поэзии;
древняя греко-римская медицина. Началом ее условно можно считать VII или VI в. до н.э., когда впервые появились попытки оказать медицинскую помощь душевнобольным, заболевание которых стало рассматриваться как явление естественного порядка, требующее принятия каких-то неотложных мер. На смену отмирающей теологической медицине идет сначала медицина метафизическая, одновременно с которой все с большей настойчивостью пробивается сильная научно-реалистическая струя.
регресс человеческой мысли и откат на стадию донаучного мировоззрения вообще и медицинского, в частности. Наступают Средние века с их мистикой и схоластикой. Но вместе с тем это эпоха крайне важна в истории психиатрии в одном определенном отношении: предпринимаются первые попытки общественного призрения душевнобольных. Однако совершенно неправильно рассматривать указанное время как исключительно наполненное различными процессами ведьм и сплошными казнями душевно больных. Эти явления свойственны даже не столько Средним векам, сколько переходу к новому времени – так называемому Ренессансу;
XVIII в., особенно его последнее десятилетие, представляет решительный шаг вперед: повсеместно в Европе и Америке развивается госпитализация душевнобольных, наполовину лечебного, наполовину полицейского характера. Следствием этого явилась, наконец, возможность хоть сколько-нибудь организованной научной работы над психопатологическим материалом.
эпоха Конолли, по имени того врача, который решительно высказался за полную отмену механических способов стеснения и сам воплотил эти принципы – насколько позволяли материальные условия его времени – в своей жизни и деятельности. Это выразилось в численном росте и качественном (материальном) усовершенствовании психиатрических учреждений. Ставятся и частично разрешаются некоторые основные проблемы науки о душевных болезнях, составляются многочисленные классификации психических расстройств, развиваются экспериментальная психология и невропатология, научное преподавание психиатрии постепенно поднимается на значительную высоту.
последнее десятилетие XIX в. Характеризуется колоссальным расширением и совершенствованием психиатрической помощи, организацией колоний, патронажей и огромных усовершенствованных больниц, которые видят в своих стенах все более многочисленные кадры врачей-психиатров и хорошо обученного среднего и младшего персонала. В уходе за душевнобольными наступает новая эра – постельный режим.
Это – эпоха Крепелина, для которой характерна еще одна существенно важная черта: психиатрия в связи с огромным усилением так называемой нервности в широких слоях населения все более выходит за пределы специальных больниц и быстрыми шагами приближается к повседневной жизни. Изучение пограничных состояний – неврозов и психоневрозов дает повод к созданию нового, скоро получившего права гражданства термина – «малая психиатрия». Одновременно с этим в науке о душевных болезнях все более обозначается социологический уклон.
Развитие психиатрического знания в XX в. характеризует более глубокое изучение причин психических расстройств, открытие и формирование современных средств распознавания и лечения психических расстройств. Большое влияние в этой области оказали исследования и открытия, связанные с именами 3. Фрейда, И.П. Павлова, которые существенно изменили традиционные взгляды на природу психических болезней и методы их лечения, в частности психотерапевтические.
Развитие судебной психиатрии происходило параллельно с развитием общей психиатрии и исторически наиболее ранними областями судебной психиатрии, предшествующими всем прочим направлениям деятельности судебного психиатра, является ее участие в решении вопросов гражданской дееспособности психически больных, а также производство экспертизы по вопросу о вменяемости.
XIX в. характеризуется значительными достижениями в сфере клинического описания и диагностики психических заболеваний, их классификации, выявления причин отдельных заболеваний, а также в области содержания больных и ухода за ними. Однако еще в первой его половине во многих психиатрических заведениях широко практиковалось использование насильственных средств обращения с пациентами. К ним применялись наручники, цепи, ремни для связывания, «горячечные рубашки» и т.п., причем иногда на весьма длительный срок.
В 1793 г. французский психиатр Ф. Пинель распорядился о снятии цепей с обитателей дома умалишенных. Это событие считается поворотным пунктом в движении за гуманизацию психиатрии. В 1839 г. английский психиатр Д. Конполи отменил применение смирительных рубашек (оставленных в арсенале психиатрии Ф. Пинелем) и провозгласил принцип «нестеснення» при больничном уходе. В 70-х гг. XIX в. в Шотландии введена система «открытых дверей». Она заключается в почти полной ликвидации запирающихся палат и удалении решеток. Большинству больных разрешалось свободно передвигаться по территории больницы.
В России в связи с земской реформой 1864 г. передовые русские врачи того времени создали так называемую земскою медицину. Она явилась первой попыткой организовать медицинскую, в том числе психиатрическую, помощь на селе в существующих тогда условиях капитализма. С расширением сети психиатрических больниц в более широких масштабах осуществляется и научно разрабатывается судебно-психиатрическая экспертиза.
Развитие судебной психиатрии в XX в. происходило в несколько ином направлении, нежели в прошлом. Так, уголовное и уголовно-исполнительное законодательство и правоприменительная практика наряду с тяжелыми психическими заболеваниями все большее внимание начинают уделять относительно неглубоким психическим расстройствам. Они учитываются при назначении наказания и выборе его вида. Организуются специализированные учреждения для осужденных с пограничными психическими нарушениями. В исправительный процесс все шире внедряются лечебно-психиатрические и психолого-коррекционные программы. Соответственно возрастает роль психиатра в уголовном судопроизводстве и во время отбывания наказания.
В советском периоде развития судебной психиатрии исследователи выделяют три основных этапа:
первый (1919–1929) характеризовался постепенным накоплением опыта экспертной работы, разработкой новых организационных форм судебно-психиатрической экспертизы и принудительных мер медицинского характера, становлением законодательной и научно-теоретической базы судебно-психиатрической деятельности;
второй (1930–1950) знаменовался организацией сети судебно-психиатрических учреждений (отделений, экспертных комиссий) в системе органов здравоохранения, развертыванием научных исследований в области судебной психиатрии, подготовкой квалифицированных судебно-психиатрических кадров;
третий (с 1951 г.) характеризуется дальнейшим развитием всех предыдущих направлений судебно-психиатрической деятельности и разработкой новых (например, таких, как профилактика общественно опасных действий психически больных), значительно расширились диагностические и экспертные возможности за счет внедрения новых методов исследований; в постоянный обиход судебно-психиатрических стационаров введены современные терапевтические средства; разработана система судебно-психиатрических критериев и оценок при всех клинических формах психического расстройства.
Распад Союза ССР и последующие социально-экономические катаклизмы в обществе привели к разрыву налаженных за десятилетия профессиональных связей между научными и практическими учреждениями судебной психиатрии бывших союзных республик, что отрицательно сказалось на их деятельности. В России недостаток финансирования осложнил работу правоохранительных органов по назначению судебно-психиатрической экспертизы, равно как и работу самих экспертов. В отдельных случаях, по сути, происходит отказ от судебно-психиатрической экспертизы даже при наличии достаточных оснований для ее назначения, особенно от стационарной экспертизы лиц, содержащихся под стражей. Многие судебно-психиатрические отделения для проведения таких экспертиз оказались на грани закрытия. В ряде мест месяцами не выделяются средства на содержание психически больных, находящихся на принудительном лечении. Все это приводит к грубейшим нарушениям закона и конституционных прав граждан.
Исторически наиболее ранними областями судебной психиатрии, предшествующими всем прочим направлениям деятельности судебного психиатра, является его участие в решении вопросов гражданской дееспособности психически больных, а также производство экспертизы по вопросу о вменяемости. Необходимость опёки над психически больными, принятия мер по защите от их опасного поведения есть объективно существующая социальная потребность. Решать подобные вопросы вынуждено любое общество на любом этапе своего развития, причём задолго до появления психиатрии в ее современном понимании.
Наконец, помешанными в глазах окружающих оказывались иногда вполне здоровые люди, чье поведение выглядело необычным и непонятным (так, Демокрит был освидетельствован Гиппократом по настоянию своих сограждан, коим показалось странным поведение философа, анатомировавшего животных).
Взгляд на помешательство как на болезнь, вызванную естественными причинами, также имеет многовековую историю. Еще античные врачи в качестве причин психических заболеваний называли разлитие желчи, скопление в организме мокрот и иных выделений внутренних органов, непомерное употребление вина и пр.
Достаточно очевидно прослеживалась связь некоторых психических расстройств с сильными душевными потрясениями и травмами головы.
Многие представления о психической болезни, несмотря на их различия и даже несовместимость, существовали одновременно, хотя в ту или иную эпоху преобладающим оказывалось, как правило, одно из них. На протяжении многих веков господствовали религиозно-мистические воззрения.
В Новое время, по мере секуляризации общественного сознания, они стали уступать место научным. Каждое воззрение диктовало свои средства воздействия на поведение психически неполноценных людей, подпадающих под соответствующую категорию. Социально беспомощных больных помещали в различные учреждения для приюта, а
*Полное собрание сочинений Российской империи. Т.1, СПб., 1830, с. 441.
социально опасных граждан – для изоляции. Душевнобольных содержали в частных домах, общинах, доме врача, монастырях, тюрьмах, больницах. Применялась к ним и такая мера, как изгнание из страны. В ряде случаев социально опасные больные подвергались физическому уничтожению.
Геракл, в припадке безумия, убил своих детей. Герой Троянской войны Аякс, когда у него помутился рассудок, напал на стадо животных и принялся их убивать, полагая, что поражает врагов. Наибольший интерес представляет разоблачение симуляции Одиссея, который, притворившись помешанным, запряг в плуг вола и осла и стал вспахивать дюны, посыпая их солью. Чтобы разоблачить притворство, на борозду положили малолетнего сына Одиссея. Отец не мог раздавить плугом ребенка и этим выдал себя.
Мифологические, религиозно-мистические, философские и иные абстрактные обобщения, претендующие на объяснение феномена помешательства и поведения умалишенных, в ряде случаев не только не способствовали появлению соответствующих доктрин и институтов (например, невменяемости), но, напротив, препятствовали этому.
В Древней Греции, где, как уже говорилось, отчетливо сформировался тезис о полном неразумении помешанных, уголовное право не содержало норм о невменяемости.
Таким образом, религиозный постулат об обязательном отмщении преломлялся в уголовном праве в виде юридического принципа обязательно и автоматически следующего за преступлением наказания, что блокировало появление категории невменяемости в древнегреческом праве.
В законодательстве Солона (VI в. до н.э.) имелись указания о непризнании завещательных актов помешанных.
Римское право различало несколько видов помешательства. Сумасшедшие и безумные считались полностью лишенными дееспособности и неответственными за свои поступки. Ответственность за неправомерные действия безумных несли, согласно римскому праву, их опекуны или лица, осуществляющие за ними надзор.
В 1988 г. произошла реорганизация системы больниц, осуществляющих принудительное лечение (с внесением соответствующих изменений в уголовное законодательство). В результате появились больницы трех типов – с обычным, усиленным и строгим наблюдением. Все они были подчинены органам управления здравоохранением.
С принятием в 1962 г. общесоюзных Основ гражданского законодательства признание граждан недееспособными стало производиться судом (до этого граждане признавались недееспособными в административном порядке исполкомами местных советов). По данной категории гражданских дел обязательна судебно-психиатрическая экспертиза.
В начале 60-х гг. был установлен действующий и поныне порядок производства судебных экспертиз (включая судебно-психиатрическую) по уголовным делам (УПК РСФСР 1960 г.) и гражданским делам (ГПК РСФСР 1964 г.).
Судебно-психиатрическая наука в СССР занималась:
— изучением клинических и организационных аспектов судебно-психиатрической экспертизы и принудительных мер медицинского характера;
— медицинских и иных факторов, способствующих совершению психически больными общественно опасных действий;
— разработкой мер по предупреждению указанных действий;
— вопросами психиатрического освидетельствования осужденных для установления у них наличия хронической психической болезни, препятствующей дальнейшему отбыванию наказания;
— вопросами оказания психиатрической помощи осужденным с неглубокими психическими расстройствами;
— а также изучением судебной психиатрии за рубежом.
1. Баженов Н.Н. История Московского Доллгауза. М., 1909. с. 9.
3. Морозов Г.В., Лунц Д.Р., Фелинская Н.И. Основные этапы развития отечественной судебной психиатрии. М., 1976. С. 129–130.
4. *Полное собрание сочинений Российской империи. Т.1, Спб., 1830, с. 441.
Исторически наиболее ранними областями судебной психиатрии, предшествующими всем прочим направлениям деятельности судебного психиатра, является его участие в решении вопросов гражданской дееспособности психически больных, а также производство экспертизы по вопросу о вменяемости. Необходимость опёки над психически больными, принятия мер по защите от их опасного поведения есть объективно существующая социальная потребность. Решать подобные вопросы вынуждено любое общество на любом этапе своего развития, причём задолго до появления психиатрии в ее современном понимании.
Наконец, помешанными в глазах окружающих оказывались иногда вполне здоровые люди, чье поведение выглядело необычным и непонятным (так, Демокрит был освидетельствован Гиппократом по настоянию своих сограждан, коим показалось странным поведение философа, анатомировавшего животных).
Взгляд на помешательство как на болезнь, вызванную естественными причинами, также имеет многовековую историю. Еще античные врачи в качестве причин психических заболеваний называли разлитие желчи, скопление в организме мокрот и иных выделений внутренних органов, непомерное употребление вина и пр.
Достаточно очевидно прослеживалась связь некоторых психических расстройств с сильными душевными потрясениями и травмами головы.
Многие представления о психической болезни, несмотря на их различия и даже несовместимость, существовали одновременно, хотя в ту или иную эпоху преобладающим оказывалось, как правило, одно из них. На протяжении многих веков господствовали религиозно-мистические воззрения.
В Новое время, по мере секуляризации общественного сознания, они стали уступать место научным. Каждое воззрение диктовало свои средства воздействия на поведение психически неполноценных людей, подпадающих под соответствующую категорию. Социально беспомощных больных помещали в различные учреждения для приюта, а
*Полное собрание сочинений Российской империи. Т.1, СПб., 1830, с. 441.
социально опасных граждан – для изоляции. Душевнобольных содержали в частных домах, общинах, доме врача, монастырях, тюрьмах, больницах. Применялась к ним и такая мера, как изгнание из страны. В ряде случаев социально опасные больные подвергались физическому уничтожению.
Геракл, в припадке безумия, убил своих детей. Герой Троянской войны Аякс, когда у него помутился рассудок, напал на стадо животных и принялся их убивать, полагая, что поражает врагов. Наибольший интерес представляет разоблачение симуляции Одиссея, который, притворившись помешанным, запряг в плуг вола и осла и стал вспахивать дюны, посыпая их солью. Чтобы разоблачить притворство, на борозду положили малолетнего сына Одиссея. Отец не мог раздавить плугом ребенка и этим выдал себя.
Мифологические, религиозно-мистические, философские и иные абстрактные обобщения, претендующие на объяснение феномена помешательства и поведения умалишенных, в ряде случаев не только не способствовали появлению соответствующих доктрин и институтов (например, невменяемости), но, напротив, препятствовали этому.
В Древней Греции, где, как уже говорилось, отчетливо сформировался тезис о полном неразумении помешанных, уголовное право не содержало норм о невменяемости.
Таким образом, религиозный постулат об обязательном отмщении преломлялся в уголовном праве в виде юридического принципа обязательно и автоматически следующего за преступлением наказания, что блокировало появление категории невменяемости в древнегреческом праве.
В законодательстве Солона (VI в. до н.э.) имелись указания о непризнании завещательных актов помешанных.
Римское право различало несколько видов помешательства. Сумасшедшие и безумные считались полностью лишенными дееспособности и неответственными за свои поступки. Ответственность за неправомерные действия безумных несли, согласно римскому праву, их опекуны или лица, осуществляющие за ними надзор.
В 1988 г. произошла реорганизация системы больниц, осуществляющих принудительное лечение (с внесением соответствующих изменений в уголовное законодательство). В результате появились больницы трех типов – с обычным, усиленным и строгим наблюдением. Все они были подчинены органам управления здравоохранением.
С принятием в 1962 г. общесоюзных Основ гражданского законодательства признание граждан недееспособными стало производиться судом (до этого граждане признавались недееспособными в административном порядке исполкомами местных советов). По данной категории гражданских дел обязательна судебно-психиатрическая экспертиза.
В начале 60-х гг. был установлен действующий и поныне порядок производства судебных экспертиз (включая судебно-психиатрическую) по уголовным делам (УПК РСФСР 1960 г.) и гражданским делам (ГПК РСФСР 1964 г.).
Судебно-психиатрическая наука в СССР занималась:
— изучением клинических и организационных аспектов судебно-психиатрической экспертизы и принудительных мер медицинского характера;
— медицинских и иных факторов, способствующих совершению психически больными общественно опасных действий;
— разработкой мер по предупреждению указанных действий;
— вопросами психиатрического освидетельствования осужденных для установления у них наличия хронической психической болезни, препятствующей дальнейшему отбыванию наказания;
— вопросами оказания психиатрической помощи осужденным с неглубокими психическими расстройствами;
— а также изучением судебной психиатрии за рубежом.
1. Баженов Н.Н. История Московского Доллгауза. М., 1909. с. 9.
3. Морозов Г.В., Лунц Д.Р., Фелинская Н.И. Основные этапы развития отечественной судебной психиатрии. М., 1976. С. 129–130.
4. *Полное собрание сочинений Российской империи. Т.1, Спб., 1830, с. 441.
Психиатрия – отрасль мед-ны, которая изучает происхождение псих. раст-в их клинические проявления, осуществляет лечение и профилактику. Задачи врача-узучить внутр.картину бол-ни, общаясь с больными, понять его психическое состояние, определить хар-р причину возможных псих-х нарушений, определить лечебную программу и тактику ее осуществления.
Важным моментом врачебной деятельности явл. Установление оптимальных отношений между врачем и больным.
3. Основные этапы развития психиатрии.
Этапы развития психиатрии. Первые попытки оценить псих. раст-ва Гиппократу, его термины: меланхолия, мания, френия, эпилепсия, выделил темпераменты. В Средневековье Было гонение психических больных. В эпоху Возраждения накапливались клинические описания психических расстройств. Стали связ. Нарушения психики с отклонениями деят-ти мозга. Платеру принадлежит первая классификация психических раст-в. В России психиатрия развивалась своим путем: душевно больные не преследовались и содержались в монастырях. Преподаваться П. начали в середине 19 века. В 1887 г. Корсаков описал полиневритический алкогольный психоз (Корсаковский психоз). В конце19в. Нач.20 века немецкий психиатор Крепелин изучил эндогенные психозы (шизофрению), он установил общие закономерности возникновения, течения и исходов шизофрении, МДС, и др.психозов. В 20 веке сформировались нов. направления: биологическая психиатрия. Психология сыграла основн. роль в развитии психотерапии. В первую очередь психоанализ Фрейда. В 1952 г. Открыли первые психотропные ср-ва (аминазин).
Организация психиатрической помощи в РФ.
Система психиатрической помощи населению включает в себя следующие учреждения.
Психоневрологические диспансеры организуются отдельно от районных поликлиник, чтобы избежать контакта психически больных с другими больными. В редких случаях при поликлиниках создаются психиатрические кабинеты (имеют отдельный вход). Каждый диспансер обслуживает определенный район. Психоневрологические диспансеры ведут учет душевнобольных и амбулаторное их лечение, в случае необходимости стационируют психически больных для оказания им помощи в больнице, направляют в дневные стационары, лечебно-трудовые мастерские и пр.
Кроме того, в задачи диспансеров входит активный внебольничный патронаж, определение степени нетрудоспособности и оказание больным помощи в трудоустройстве (осуществляется совместно с органами социального обеспечения), в решении социально-бытовых и юридических вопросов, проведение судебной и военной амбулаторной экспертизы. Иногда психоневрологический диспансер имеет небольшой стационар для госпитализации психически больных, нуждающихся в экстренной помощии.
Городские психиатрические больницы состоят из ряда лечебных отделений различного профиля, диагностических лабораторий, сада для прогулок больных, клуба, где проводятся культурно-массовые мероприятия, библиотеки, дневных стационаров. В больницы стационируются в основном больные с острыми (небольшая длительность) заболеваниями, нуждающиеся в активных методах терапии.
Отделения больницы в зависимости от обслуживаемого контингента подразделяются на мужские и женские, спокойные, полубеспокойные и беспокойные. Кроме того, имеются отделения, для первично поступивших и для повторно стационированных больных. Существуют детские отделения и отделения для больных старческого возраста, а также санаторные отделения для выздоравливающих.
Лечебно-трудовые мастерские. В целях привлечения больных, которые по своему состоянию не могут работать на предприятиях и нести полную трудовую нагрузку, к посильному труду, для обеспечения надзора за ними и необходимого лечения организуются лечебно-трудовые мастерские (при психоневрологических диспансерах и иногда при больницах).
Дневные стационары существуют для больных, состояние которых улучшилось настолько, что пребывание их в больничных условиях больше не является необходимостью, но трудоспособность их еще временно снижена. Лечение в этих учреждениях продолжается до восстановления у больных трудоспособности. В дневные стационары направляют тогда, когда врачи уверены в скором восстановлении трудоспособности больных и возвращении их к своей профессиональной деятельности. Учреждения такого характера способствуют более быстрой и полноценной реадаптации больных к их прежней среде.
Уход за больными, проявляющими стремление к самоубийству. Попытки к самоубийству в психиатрических больницах в общем сводятся к следующим возможным вариантам:
1) затягивание (повешение);
2) отравление большими дозами лекарственных препаратов;
3) выбрасывание из окон верхних этажей и в пролет лестницы;
4) перерезание сосудов на руках или шее.
С целью профилактики суицидальных попыток у тяжелых депрессивных больных их помещают в наблюдательные палаты, где имеется круглосуточный пост. В беспокойных отделениях исключаются из пользования пояса, ремни, галстуки, тесьма и т.п. Тщательно проверяется сохранность постельного белья (иногда больные из кромки белья плетут веревку).
Во избежание отравления лекарственными препаратами пациентам не разрешается держать их в отделении, родственникам запрещается передавать лекарства больным. Выдача необходимых для лечения препаратов и их прием производятся под непосредственным наблюдением медицинской сестры.
Если замечают, что больной не принимает таблетки, а прячет их под язык или за щеку, чтобы сохранить их и набрать таким способом большое количество, таблетки растирают в порошок, разводят водой и в таком виде дают больному или переводят его на инъекции. Беспокойные отделения размещают на нижних этажах, в рамы вставляют небьющиеся стекла, пролеты лестниц закрывают сеткой.
В остром психиатрическом отделении не разрешается пользование острыми и режущими предметами (ножи, лезвия, бритвы). Чтобы больные не могли использовать с суицидальной целью осколки стекол, не разрешается передавать продукты в стеклянной посуде.
Уход за больными, отказывающимися от еды. Отказ психически больных от еды может объясняться бредовыми мотивами (бред отравления, самоуничижения), галлюцинаторными переживаниями (обонятельные, вкусовые, императивные галлюцинации, запрещающие больным есть), наличием тяжелой депрессии и т. д. Вначале отказывающегося от еды больного пытаются мягко уговорить, накормить с ложки. Чтобы вызвать аппетит, назначают небольшие дозы инсулина, проводят другую медикаментозную терапию. Лишь в очень редких случаях, когда отказ от пищи носит упорный характер и это угрожает жизни больного, прибегают к искусственному кормлению через зонд. Применяемая при этом питательная смесь должна включать в себя кроме молока, масла, сырых яиц, сахара также соли и витамины.
Развитие психиатрической службы в России
В 1776 – 1779 гг. были созданы первые психиатрические больницы, где больные получали медицинскую помощь и привлекались к обучению ремеслу, земледелию, грамоте.
Середина XIX в. ознаменовалась выходом в свет трудов замечательного русского психиатра В. Ф. Саблера. Он более 40 лет, с 1828 по 1870, руководил Московским доллгаузом – лучшей психиатрической больницей того времени, и одним из первых высказал мысль о возможности перехода одних форм болезней в другие, а также о том, что тяжелые соматические заболевания, сопровождающиеся высокой температурой (лихорадкой), могут способствовать излечению от психоза. Саблер обосновал нозологическую самостоятельность прогрессирующего паралича, описал сопровождающие его нарушения психической деятельности и неврологические расстройства, разработал принципы индивидуального подхода к больным, принципы гуманизма.
Выдающимся ученым-материалистом в области психиатрии начала XIX в. являлся И. Е. Дядьковский (1784 – 1841). Он создал теоретические основы общей психопатологии и экспериментально установил зависимость обмена веществ от функциональных свойств нервной системы. Причины психических болезней Дядьковский видел в перенапряжении и ослаблении нервной системы, считая, что одни и те же заболевания у разных больных в зависимости от преморбидных особенностей могут проявляться различной клинической картиной. Идеи Дядьковского не утратили своего значения и в наши дни.
Заслуживают внимания и работы Ф. И. Герцога (1785 – 1853). Он пришел к выводу, что состояния психической деятельности отражаются на функциях организма и связаны с расстройствами тела. Основную причину психических заболеваний Герцог усматривал в дисфункции мозга.
Существенный вклад в развитие психиатрической науки внес И. М. Балинский (1824 – 1902). В. М. Бехтерев по праву назвал его отцом русской психиатрической науки.
Балинский явился организатором первой в России кафедры психиатрии, первой клиники душевных болезней, первой школы русских психиатров. Придерживаясь естественнонаучных материалистических трактовок психической деятельности, он стремился доказать необходимость тесной связи психиатрии с общесоматическими клиническими дисциплинами, с физиологией.
Ученик Балинского И. П. Мержеевский (1838 – 1908), выдающийся психиатр, невропатолог, патологоанатом, изучал органические поражения мозга, алкоголизм, эпилепсию, гипноз. В 1872 г. он описал изменение сосудов мозга, миелиновых нервных волокон и мозговых оболочек при прогрессирующем параличе. Ряд работ Мержеевский посвятил проблеме идиотии.
Родоначальником общей психопатологии как науки, а также современных методов психиатрического исследования является В. Х. Кандинский. На формирование его взглядов в области философии оказывали влияние труды Н. Г. Чернышевского, Л. Фейербаха, физиологии и психологии – работы И. М. Сеченова, Г. Спенсера, общей медицины – С. П. Боткина, Г. А. Захарьина, А. Я. Кожевникова, Кандинский, будучи сторонником материализма, критиковал вульгарно-материалистический подход к пониманию психической деятельности человека и указывал на качественное своеобразие психики и жизнедеятельности людей различного социального происхождения.
Следует отметить, что до конца XIX в. большинство психиатров придерживались концепции единого психоза. До этого времени психические болезни не дифференцировали по нозологическому принципу, и только работы С. С. Корсакова, В. Х. Кандинского, Э. Крепелина (по клинике психозов), Ф. Мореля (по этиологии психозов), И. Е. Дядьковского и Т. Мейнерта (по анатомофизиологии психозов) способствовали разграничению сложных сплетений психопатологической симптоматики.
Психическую деятельность Корсаков рассматривал в жесткой связи с ее материальным субстратом – головным мозгом. Так же, как и Сеченов, он считал, что в основе психической деятельности лежит рефлекторный акт и что, только зная тончайшие механизмы микроструктур головного мозга, особенно коры больших полушарий, можно оценить психический процесс человека.
Важным событием в психиатрии явилось описание Корсаковым алкогольного полиневритического психоза, который в 1897 г. на XII Международном конгрессе врачей был назван его именем (Morbus Korsakowi). Корсаков выделил указанное заболевание в самостоятельную нозологическую единицу, подтвердив тем самым необходимость развития в психиатрии нозологического направления. Кроме того, Корсаков описал дизнойю как самостоятельное заболевание, представляющее собой совокупность почти всех разновидностей острой шизофрении. Значительный вклад внес Корсаков и в учение о паранойе (особая нозологическая единица), психопатиях и других заболеваниях.
В целом можно сказать, что конец XIX – начало XX в. ознаменовались быстрым накоплением и обобщением огромного количества научных фактов в области психиатрии.
После Октябрьской революции 1917 г. в России происходило дальнейшее развитие психиатрии. Этому способствовали П. Б. Ганнушкин (1875 – 1933), В. П. Осипов (1871 – 1947), Е. К. Краснушкин (1885 – 1957), П. Е. Снесарев (1876 – 1954), М. О. Гуревич (1873 – 1953), М. Я. Серейский (1885 – 1957), А. В.Снежневский (1904 – 1987) и многие другие ученые. Были национализированы лечебно-профилактичесие учреждения и аптеки, развернуты женские и детские консультации, начала функционировать психиатрическая служба. Совет врачебных коллегий в апреле 1918 г. создал специальную психиатрическую комиссию. По рекомендации Ганнушкина – председателя русского союза психиатров – в ее состав вошли П. П, Кащенко, И. И. Захаров, Л. А. Прозоров. В дальнейшем эта комиссия была преобразована в невропсихиатрическую секцию при Наркомздраве. В августе 1919 г было проведено первое Всероссийское совещание невропатологов и психиатров, выработавшее положение о руководстве психиатрическими учреждениями страны.
Особое внимание уделялось помощи детям, страдающим различными психическими болезнями. В сентябре 1918 г. Наркомздрав организовал отдел детской психиатрии и институт дефективного ребенка. Была также налажена психиатрическая помощь инвалидам войны.
Постепенно по всей стране началось развертывание народного здравоохранения, включая и оказание помощи психическим больным. Проводилась диспансеризация населения как лучший метод выявления заболевания и оказания помощи лицам, нуждающимся в ней. В 1924 г. в Москве был открыт первый нервно-психиатрический диспансер. Затем такие диспансеры были созданы и в других городах.
Значительно изменилась стационарная психиатрическая помощь. Увеличился коечный фонд больниц, внедрялись параклинические методы исследования и современные способы лечения. Улучшилось техническое и материальное обеспечение психиатрических учреждений и уход за больными. Был организован ряд научно-исследовательских институтов (в Москве, Ленинграде, Харькове, Тбилиси).
В 1927 г. состоялся первый Всесоюзный съезд психиатров и невропатологов, который продемонстрировал широкое развитие научной мысли во всех звеньях психоневрологической службы страны. Заслуживались доклады по экзогенным психозам, эпилепсии и другим проблемам. В 1936 г. состоялся второй Всероссийский съезд психиатров и невропатологов, где рассматривались вопросы лечения шизофрении и травматического повреждения нервной системы.
В период Великой Отечественной войны основная задача по организации психиатрической службы сводилась к оказанию помощи лицам, получившим травматическое повреждение головы, часто обусловливающее бессознательное состояние у потерпевших, речеслуховые расстройства (сурдомутизм).
Ведущим принципом лечебно-эвакуационного обеспечения был принцип этапного лечения с эвакуацией по назначению. Во время войны важное значение имело решение вопроса о необходимости приближения психиатрической помощи к фронту и лечения в полевых условиях контуженных больных, а также лиц с пограничными состояниями.
В последние годы состоялся ряд съездов невропатологов и психиатров, симпозиумов, конференций, н которых были рассмотрены и обсуждены проблемы организации психиатрической помощи и пути ее дальнейшего развития, а также ряд клинических проблем, касающихся сосудистой патологии нервной системы, шизофрении, пограничных нервно-психических расстройств, органических поражений нервной системы.
Большое влияние на решение научных и организационных задач по оказанию психиатрической и наркологической помощи населению оказывали научные общества невропатологов и психиатров.
В декабре 1975 г. на VI съезде невропатологов и психиатров была выдвинута идея о необходимости создания самостоятельной наркологической службы, которая вскоре была претворена в жизнь. В последние годы правительство приняло ряд законодательных актов по усилению борьбы с пьянством, алкоголизмом, наркоманией, улучшению психиатрической помощи населению.
Важным этапом в развитии психиатрической науки явилось создание в 1981 г. Центра психического здоровья.
В сентябре 1985 г. в Москве и в апреле 1987 г. в Варне (Болгария) состоялись первый и второй съезды психиатров бывших социалистических стран, где рассматривались организационные вопросы психиатрии, проблемы эпидемиологии психических заболеваний, биологические основы нервно-психических расстройств, судебной психиатрии и наркологии, гуманизма и деонтологии в психиатрии, а также лечение и реабилитация психически больных.
С 10 по 13 октября 2000 г. в Москве состоялся очередной тринадцатый съезд психиатров России.
Судебная психиатрия для будущих юристов
Рецензенты: Артемьева М. С. – доктор медицинских наук, профессор кафедры психиатрии и медицинской психологии Медицинского института РУДН
Давитадзе М. Д. – доктор юридических наук, профессор кафедры уголовного права, уголовного процесса и криминалистики МГИМО (МИД)
Судебная психиатрия – составная часть медицинской науки – психиатрии. Это одна из специальных, дополнительных дисциплин не только для обучения на юридическом факультете. Преподавание курса судебной психиатрии основывается на необходимости перманентной гуманизации отношения к психически больным и максимального соблюдения прав человека в целом (Дмитриева Т. Б., 1994, 1998, 2006, 2008). Проблемы и вопросы каждой темы рассмотрены с учетом важности своевременного направления субъекта на судебно-психиатрическую экспертизу (СПЭ) при сомнениях в его психической полноценности, а также в связи с использованием на занятиях основополагающих положений философии и современных достижений правовых наук. Следует иметь в виду, что правовые науки тесно связаны с криминологией, медицинской и судебно-психиатрической экспертизой, взаимно дополняя друг друга.
В соответствии с учебным планом юридических вузов и факультетов судебная психиатрия включена в цикл специальных дисциплин. Ее изучение особенно актуально в современных условиях российской государственности, обусловленных действующим УК и продолжающейся судебно-правовой реформой.
Психиатра, не решающего вопросы судебно-психиатрической экспертизы, прежде всего интересует диагноз психического расстройства, лечение и последующая реабилитация больного. В судебной психиатрии эти вопросы не теряют своего значения, но основная цель обследования заключается в изучении психических расстройств в соотнесении с позициями уголовного и гражданского законодательства РФ. В последнее время демократизация общества сочетается с гуманизацией судебной психиатрии. Это проявляется в стремлении к максимальному соблюдению прав лиц, совершивших правонарушение в болезненном состоянии. Они не несут уголовной ответственности за содеянное и должны получать необходимое лечение. В то же время, к психически здоровым не должны применяться меры медицинского характера. Как известно, в прошлом советских судебных психиатров обвиняли в злоупотреблении диагнозами, что практически полностью преодолено. Люди, не страдающие психическим заболеванием, должны участвовать в уголовном и гражданском процессе во всем объеме прав и обязанностей. Можно прогнозировать возрастание актуальности вопросов судебной психиатрии для юристов, работающих во всех сферах, не только из-за с высокого уровня преступности, но и в связи с учащением разрешения проблем собственности.
В задачи судебной психиатрии входит оценка психического состояния человека в период совершения правонарушения или сделки, СПЭ свидетелей и потерпевших; определение психического состояния лиц, заболевших до вынесения приговора или в местах лишения свободы; профилактика повторных общественно опасных действий психически больных. Важнейшими задачами судебной психиатрии также являются разработка и совершенствование критериев судебно-психиатрической оценки различных расстройств, а также максимальное ознакомление работников правоохранительных органов с вопросами судебной психиатрии.
Семинары и практические занятия проводятся по наиболее сложным проблемам курса и призваны углубить и расширить теоретические знания, полученные при изучении предмета. Ряд семинарских занятий, клинических разборов посвящен непосредственно клиническому и судебно-психиатрическому анализу лиц, находящихся на СПЭ с психическими расстройствами. Цель семинарских занятий и клинических разборов – выработка применения сведений по судебной психиатрии к конкретным профессиональным ситуациям (допрос в период следствия или в судебном заседании, адвокатская деятельность и др.). Студенты в процессе обучения постепенно понимают, что это требует достаточно глубокого изучения описываемого предмета, и в том числе самостоятельного, как предпосылки правильной оценки получаемых от экспертов заключений. При освоении самостоятельно выбранных источников литературы обязательны консультации с преподавателем.
Учебная программа по судебной психиатрии предназначена для более полной и всесторонней подготовки юристов очного и заочного отделений. В процессе преподавания и самостоятельного изучения студентами судебной психиатрии на основе комплексного подхода к обучению достигаются следующие цели:
а) практическая – умение применять знания по судебной психиатрии при разрешении конкретных уголовных и гражданских дел;
б) образовательная – усвоение теоретических положений науки судебной психиатрии в свете действующих норм уголовного и гражданского законодательства;
в) воспитательная – формирование научного мировоззрения по вопросам о роли и месте психического состояния субъекта в борьбе с преступностью, убежденность в необходимости учитывать это при осуществлении правосудия по уголовным и гражданским делам; выработка непримиримости к отступлениям от принципа социальной справедливости в отношении лиц с психическими расстройствами.
В преподавании курса судебной психиатрии широко использованы активные формы и методы обучения, в том числе проблемный подход, материалы историй болезни, образцы творчества психически больных (рисунки, письменная продукция), аудиозаписи и видеофильмы.
Расстройства, встречающиеся в судебной психиатрии, систематизированы в учебнике от наиболее частых до наиболее редких. При клиническом описании придерживались принципа более детального клинико-динамического изложения частых психиатрических форм и менее детального – редких. Подчеркнем, что встречаемость различных расстройств в практике общей и судебной психиатрии несколько различается.
Однако с учетом основного круга читателей – будущих юристов – в учебнике приведено углубленное клиническое описание деталей психических расстройств. Основные формы психических расстройств сопровождают клинические примеры.
Автор надеется, что учебник поможет будущим и начинающим юристам оптимальнее оценивать состояние лиц с психической патологией, их поведение, мотивацию правонарушений, социальную опасность, а также эффективнее работать с судебными психиатрами, соблюдать права и учитывать возможности больных в современном социуме. Это, в свою очередь, должно принести успех в работе.
История судебной психиатрии
История отечественной судебной психиатрии как науки восходит к XIX в. Однако и ранее психически больные правонарушители привлекали внимание государства, общества, юристов. Задолго до возникновения психиатрии как медицинской науки человеческое общество было вынуждено проводить целый ряд мероприятий в отношении психически больных. Эти мероприятия касались ограждения общества от опасных действий, совершаемых больными до их изоляции, и охраны имущества граждан, что в свою очередь требовало установления факта психического заболевания в случаях неправильного поведения. Характер таких мероприятий и, в частности, решение вопроса об ответственности душевнобольных за опасные поступки вытекали из отношения государства и общества к больным, из трактовки психических болезней, которая определялась уровнем общественных отношений и естественнонаучных знаний.
Эти вопросы, отнесенные в дальнейшем к компетенции судебной психиатрии, требовали определенной законодательной регламентации. Упоминания о психически больных в законодательных актах и в других официальных документах, дошедших до наших дней, служат подчас единственными источниками, по которым мы можем судить о положении таких больных в обществе, об отношении к ним государства и населения. Поэтому историческое рассмотрение вопросов, относящихся к области судебной психиатрии, следует начать с законодательных материалов.
Читайте также:
- Школа эстетического воспитания мытищи
- Новые социальные роли ребенка в период школьного обучения
- Информационная функция искусства кратко
- Правила эксплуатации мыши кратко
- Приведите различные формулировки второго закона ньютона кратко
1. Если у Вас есть аккаунт в WhatsApp, жмите на кнопку и читайте инструкцию:
2. Если у Вас есть аккаунт в Viber, Вы можете написать нам, нажмите на кнопку и следуйте инструкции:
3. Если Вы пользуетесь месенджером от Telegram, можете писать нам с него, нажмите на кнопку и ознакомьтесь с инструкцией:
Как написать нам через Telegram?
1. Если у Вас Telegram установлен на компьютере, для связи НАЖМИТЕ и подтвердите запуск приложения.

2. Если у Вас Telegram в мобильном телефоне:
4. Если Вы зарегистрированны в соц.сети ВКонтакте, нажмите на кнопку и пишите нам со своего аккаунта:
5. Если Вы зарегистрированны в соц.сети Facebook, нажмите на кнопку и пишите нам со своего аккаунта: